Александр Чаковский - Год жизни

Мы вышли из кабины.

— Шпуры готовы? — весело спросил я Светлану. И сказал Крамову: — Знакомьтесь, Николай Николаевич, это наш новый инженер Светлана Алексеевна Одинцова.

Крамов быстрым, едва уловимым взглядом оглядел Светлану и поклонился.

Она хотела было протянуть ему руку, уже подняла ее, но увидела на пальцах грязь и сунула руку в карман.

— Ну как шпуры? — повторил я, когда мы подходили к горе.

Светлана чуть дотронулась до моей руки и сказала тихо, так, чтобы ее не слышал Крамов:

— Знаешь, Андрей, у нас одно несчастье за другим.

— Что еще случилось?

— Расплющились буры, в компрессоре перебои…

По тону, которым Светлана говорила, я мог предположить худшее. Расплющились буры! Но есть же запасные! Почему Светлана так растерялась?

Мы подошли к горе. Достаточно было одного взгляда, чтобы увидеть, что шпуры не пробурены. Я отозвал в сторону Агафонова и спросил:

— Что случилось, Федор Иванович?

— Да вот засела в забое чертовщина какая-то и не пускает, — ответил Агафонов.

— Как не пускает? — уже с раздражением спросил я.

— Да так. Буры, пики тупятся, а некоторые совсем расплющились. Валун, должно, какой-нибудь.

— А вы не знаете, как в таких случаях следует поступать?

— Почему не знаю? Приходилось… Обобрать надо бы валун, потом подорвать.

— Ну и что же?

— Так не я ж тут начальник, — угрюмо проворчал Агафонов. — Инженерша нервничает. «Давай, говорит, бури. Надо, говорит, бороться, драться…» Ну, один бур сел, другой сел. «Бери, говорит, третий…» А тут компрессор чихать начал. Барышня и испугалась, приказала работу прекратить, ждать вашего приезда…

После этого происшествия я стал замечать странную, новую, дотоле неизвестную мне черту в характере Светланы: она как-то терялась, пугалась, что ли, когда оставалась одна… Нет, не то, я совсем не то хочу сказать. Она пугалась, когда ей надо было принимать решение самолично, на свою ответственность…

Да нет, неправду я говорю! Ничего я тогда не заметил. Это я сейчас, сейчас все придумываю…

Обобрать тяжелый, крепкий валун, взорвать его, закрепить кровлю и пробурить в забое новые шпуры нам удалось только поздно вечером.

Когда начали бурение, Крамов встал за спинами бурильщиков и внимательно следил за работой.

Светлана и я стояли рядом с ним. От растерянности Светланы и следа не осталось. Она снова стала прежней, в походке появилась энергия, в голосе уверенность.

Валун обобрали, и Светлана дала команду забурить его, заложить взрывчатку и подорвать.

По моим расчетам, шпуры в забое были пробурены только на половину необходимой глубины, когда Крамов внезапно скомандовал «стоп!» и приказал запальщикам закладывать патроны со взрывчаткой.

Прогремели взрывы.

Не дожидаясь, когда осядет стена земли и бурильной пыли, я бросился к забою.

Кровля не обрушилась. В горе образовался долгожданный коридор. Врезка произошла.

Я почувствовал руку на своем локте. Рядом стоял Крамов. Он отвел меня в сторону, сказал:

— Так вот, сосед, я в первую же минуту сообразил, что ты буришь слишком глубоко, соответственно с этим закладываешь слишком много взрывчатки, поэтому и кровля у тебя летит к черту. Здесь я в этом убедился, да и ты, надеюсь, тоже.

Простота объяснения ошеломила меня. «Как? — думал я. — Неужели все дело в том, что я в своем безрассудном нетерпении как можно скорее и глубже врезаться в гору толкал бурильщиков на слишком глубокое бурение?!»

— Столько сил и труда впустую! — с горечью сказал я вслух. — А дело такое простое…

— Нет, дружище, не такое уж простое, — усмехнулся Крамов. — Врезка — дело хитрое. Надо иметь наметанный глаз, чувство породы, чтобы определить, как лучше и быстрее вскрыть гору. И дается это опытом, только опытом. Если в готовой уже штольне ты произведешь слишком сильные взрывы, то обрушишь только ближайшие к забою крепления. Остальные, дальние выдержат, и штольня в общем не пострадает. А ведь в начале работ все держится на волоске. Пока у твоей штольни всего метр глубины. Как тут выдержать креплениям!.. Стало быть, все в порядке. Светлана Алексеевна? — спросил Крамов подошедшую Светлану.

— Все ясно, — быстро ответила она. — Мы закладывали слишком много взрывчатки. Верно?

Она стояла перед Николаем Николаевичем в обычной своей позе — руки в карманы, плечи чуть откинуты. Крамов усмехнулся. Нет, на губах его я не подметил ни усмешки, ни улыбки, и все же мне показалось, что он усмехнулся. Вероятно, усмехнулись его глаза.

— Ну вот, видите, как все просто? — мягко сказал Николай Николаевич. — Уверен, что вы и сами справились бы.

Мне почему-то хотелось, чтобы он ответил резче, жестче, — ведь самоуверенность Светланы могла обидеть его!

Но Крамов и не думал обижаться. Он крепко пожал руки нам обоим, сунул в карман потухшую трубку и зашагал к своей машине.

И то, что он ушел так просто, не ожидая наших благодарностей, приехал, помог и уехал вновь, вызвало во мне новое чувство восхищения этим человеком.

Ночью на нашем участке появился корреспондент областной газеты. Я еще не спал, когда он приехал на потрепанном «газике» с громыхающим на ходу брезентовым верхом.

Корреспонденту было лет под сорок, и разговаривал он как-то особенно медленно и ясно, я бы сказал — элементарно, точно сомневался в том, что его поймут. Вероятно, так разговаривают с иностранцем, когда нет уверенности, что он хорошо владеет языком, на котором идет разговор, и боятся поставить его в затруднительное положение. Чувствовалось, что у корреспондента большая тренировка в разговорах подобного рода.

— Я из областной газеты «Советский Север», — отрекомендовался он. — У вас произошли, или происходят, или должны произойти большие события?

— Вы имеете в виду врезку? — спросил; я.

— Очевидно.

— Тогда вы несколько запоздали. Это случилось часа четыре тому назад.

— Ничего, мы попытаемся восстановить ход событии. Я попрошу вас рассказать, как это произошло, только подробно, с деталями, то есть с частностями. Меня интересуют не только факты как таковые, но и все сопровождавшие их обстоятельства: время суток, общее настроение, слова и реплики участников, внешняя обстановка… Вам понятна моя мысль?

Он говорил как человек, заранее убежденный, что ему будут рассказывать совсем не то, что его интересует. Но я был слишком хорошо настроен, чтобы обижаться на него.

— Скажите, — спросил я, — откуда вы узнали о наших делах?

— Журналисты знают все, — ответил корреспондент, но, видимо, эта фраза показалась ему слитком расплывчатой, и он добавил: — Я уже несколько дней в вашем районе. А о вашем событии мне сказали в редакции районной газеты всего час тому назад.

— Откуда же они узнали?