Александр Чаковский - Год жизни

С горы долго не отвечали. Наконец к телефону подошел дежурный метеостанции, и я торопливо попросил передать трубку начальнику.

— Василий Семенович, — сказал я, приближая микрофон к губам и стараясь вложить в свои слова всю силу убеждения, — как фамилия того майора? Поймите, я спрашиваю не из любопытства. Его фамилия не Васильев. Почему вы не хотите сказать правду? Никто не узнает, что эту историю рассказали мне вы, никто! Его фамилия Крамов! Ведь так? Крамов?

Несколько секунд на той стороне провода молчали.

— Крамов? — переспросил наконец Василий Семенович, — Почему Крамов? Да что случилось, в конце концов?

— Случилось то, что этот человек здесь! — громко и с отчаянием крикнул я. — Это он, Крамов, служил в разведке, у него те же ордена, сейчас он работает у нас, на туннеле, Крамов! Средних лет, худощавый, у него синие глаза…

— Нет, Арефьев, это ошибка, — услышал я, — тот был Васильев Виктор Петрович, высокий, брюнет…

Не было никаких оснований сомневаться в правдивости слов Василия Семеновича. Итак, Крамов не имел отношения к тому рассказу, ордена, звание — все это только совпадение.

— Ну, простите, Василий Семенович, — упавшим голосом сказал я.

— Да что у вас произошло?

— Потом расскажу. При встрече. Простите, что побеспокоил.

Я положил трубку, медленно повернулся к двери и… увидел Светлану. Я не слышал, как она вошла.

— Ты все-таки выступил? — глядя на меня в упор, спросила Светлана.

— Да, я выступил, — твердо ответил я, — и, кроме того, выступил неудачно. Крамов повернул все мои аргументы против меня самого. Будут разбирать на бюро.

— Кто же оказался прав?! — воскликнула Светлана. — Почему ты не послушался меня?

Она повернулась и вышла из конторы.

Я не пошел за Светланой. Мне нечего было сказать ей.

У себя в комнате я лег на кровать.

И вдруг я услышал торопливые шаги по коридору. Затем дверь в комнату Светланы открылась. Я лежал на кровати у тонкой дощатой стены, отделявшей наши комнаты. И я отчетливо услышал чуть приглушенный голос:

— Не зажигайте света, Светлана Алексеевна. Это я, Крамов. Сначала задерните штору. Совсем не нужно, чтобы меня видели у вас…

Сердце мое заколотилось. Послышались шаги Светланы.

— Не бегите! — настойчиво проговорил Крамов. — Я уже говорил вам как-то, что от себя нельзя убежать. Я ненадолго к вам и по важному делу. Ну, давайте я сам задерну штору… Так. Теперь можно зажечь свет.

Щелкнул выключатель. Затем я услышал, как Крамов подошел к двери и набросил крючок.

— Все это я делаю ради вас. Ни вам, ни мне сплетни не нужны. Сядьте. Вот так. Теперь о деле. Вы, может быть, не знаете, что Арефьев только что выступил против меня с погромной речью? Но он провалился. Никто, кроме старого чудака Агафонова и демагога Трифонова, не поддержал его. Поведение Арефьева будут разбирать на бюро. Выговор ему обеспечен.

Я лежал неподвижно. Я точно прирос к постели. И мысленно повторял про себя: «Сейчас я встану, вот сейчас встану, пойду и дам ему в морду…»

— Это была речь мальчишки и склочника, — продолжал Крамов, — Арефьев плюнул мне в лицо, мне, который любил его и помогал, чем мог. Вы знаете, какие это повлечет за собой последствия?

Светлана молчала.

— Как я уже сказал, — продолжал Крамов, — он получит выговор по партийной линии. Выговор — это в лучшем случае. При переводе из кандидатов в члены партии ему это припомнят. Руководство считает его склочником. В ближайшие годы он не получит ни одного сколько-нибудь ответственного назначения. Его репутации будет подмочена даже в том случае, если я не приложу к этому никаких усилий. А я могу приложить их — и это будет только справедливо.

— Чего вы хотите от меня? — спросила Светлана.

— Чего я хочу от вас? Я знаю о ваших отношениях. Судьба Арефьева вам не безразлична. Кроме того, вам придется давать показания о том, какую помощь я оказывал вашему участку в первые недели, — вы не вправе от этого отказаться. Наконец, кое-кому может прийти в голову, что Арефьевым руководят личные мотивы, что тут замешана женщина. Я знаю, — торопливо оговорился Крамов, — вы тут ни при чем. Но вы единственная женщина на стройке. Двое мужчин, мы бывали вместе… Словом, на чужой роток не накинешь платок. Будет много сплетен, грязи, расследований. Это одна сторона дела.

Крамов шагал по комнате взад и вперед.

— Есть и другая сторона, — говорил он, — и я не скрою ее от вас. Мне все это ни к чему. Есть меткая поговорка: «Не знаю точно, он украл шубу или у него украли, но он замешан в этой грязной истории». Глупо, но метко. Мне не нужна грязная история. Мне не нужны комиссии, расследования, допросы и прочее. Обычно в таких случаях даже у ангела обнаруживают рога. А я не ангел. Туннель скоро будет закончен, и я уеду. Мне все это ни к чему. Видите, я с вами прост и откровенен. Есть еще и третья причина, по которой вам необходимо принять немедленные меры, чтобы одернуть Арефьева, удержать его от дальнейших нелепых шагов.

Шаги смолкли. Крамов внезапно остановился и вдруг сказал:

— Я люблю вас. Люблю уже давно. Я не слюнтяй, не мальчишка и не стал докучать вам любовными признаниями. Но я люблю вас и теперь говорю вам об этом прямо. Может быть, момент для объяснений выбран не вполне подходящий. Но… будем выше этого.

— Уходите, Крамов, — тихо, но твердо сказала Светлана.

Но он продолжал:

— Светлана Алексеевна, я понимаю ваше состояние. Вам не до того, чтобы слушать меня. И все же я буду говорить. Вы можете не отвечать, только выслушайте. Так вот, я хорошо знаю и понимаю вас. Лучше, чем вы сами. Я слышал, что вы собираетесь связать свою жизнь с Арефьевым. Но вы этого не сделаете. Он из породы донкихотов, а вам смешно быть Дульцинеей. Вы земной человек. И такая, как вы есть, вы нужны мне. Мне Нужна такая женщина, как вы. Я хорошо знаю, чего хочу в жизни. И вы будете мне помогать. Вы умеете быть разной — наивной, мудрой, доброй, злой. Я научу вас применять этот дар для достижения понятных, земных целей. Вдвоем мы составим силу. Кроме того, я люблю вас и знаю, что вы не обидитесь на эти слова «кроме того». Я знаю вас, но и вы — я давно почувствовал это — знаете и понимаете меня. Арефьев не пара вам, Светлана. Под грузом его благородных побуждений вы превратитесь в клячу. А со мной вам будет хорошо и просто.

— Уходите, Крамов, — повторила Светлана.

— Я сейчас уйду. Но не заставляйте меня играть комическую роль искусителя. Все, что я вам говорю, вы знаете и без меня. И решение примете сами, тоже без меня. Оно уже зреет в вашей душе, я знаю. И это будет то самое решение, к которому я вас призываю. Как только вы решитесь, вам сразу станет легко. Опыт десятков поколений будет помогать вам в моем лице. Вы перестанете мучить себя. Закончится эта все время происходящая внутри вас борьба мнимого добра с мнимым злом. Вы вырветесь из тисков невыносимой так называемой новой морали, которую исповедует Арефьев, морали, годной для проповеди, но невозможной для жизни. Это все, что я хотел сказать, Светлана Алексеевна.