Евсей Баренбойм - Крушение

Они с комиссаром по очереди отдраивали переборки и обходили отсеки.

На подводной лодке знают друг о друге все.

Вот стоит и широко улыбается старшина водолазов Пинчук. Он толст, коротконог, похож на пень, но смел и опытен. Матросы постоянно подтрунивают над его габаритами и называют «легкий водолаз».

— Придется списать тебя с корабля, — сказал ему Шабанов. — Толстеешь все. Лучше двух худых возьму.

А здесь в торпедном сиял фиалковыми глазами Шеховцев. Это самый молодой матрос на лодке. Ему только восемнадцать лет, но на корабль он пришел женатиком. Супруге Шеховцева — шестнадцать, а его матери тридцать четыре. Воюет Шеховцев хорошо, быстр, сообразителен и не по возрасту языкат.

— С опережением графика идем, товарищ командир, — ответил он. — Династия у нас передовая.

А в баталерке Шабанов с комиссаром задержались. Решали, какой приготовить сегодня из оставшихся продуктов обед попраздничнее. Это ничего, что обедать придется почти в полночь. На лодке путаница со временем приема пищи частое явление.

Хороший парень баталер и артиллерист отчаянный. А ведь поначалу, когда прибыл на лодку после окончания объединенной школы, Шабанову не понравился. Рос мальчишка без отца, школу бросил, имел до службы дела с милицией. На лодке фиглярничал, прикидывался дурачком. При первой же проверке у него обнаружилась недостача четырех плиток шоколада.

— Где шоколад? — спросил его Шабанов.

— Мне три дня назад сон приснился, товарищ капитан-лейтенант. Будто змеи обвивают тело. А вчера лошади окружили и брыкаются задними ногами. Проснулся сегодня и сразу осенило: кладовщик, охламон, обсчитал.

Шабанов не удержался тогда, сказал:

— Сам ты охламон. Учти: нам на лодке жулики не нужны. Не такое место. Хоть сегодня спишу тебя к ядреной матери. А шоколад завтра на полке лежать должен.

Ночью подул холодный норд-вест. Шедшую под дизелями лодку крутая волна валила с борта на борт, как куклу-неваляшку. Потоки ледяной воды заливали стоявших на мостике командира, вахтенного офицера и лейтенанта Доброго. Доктор упросил командира разрешить ему постоять немного на мостике. Сейчас он стоял рядом с Шабановым, упершись руками в ограждение, в кожаном реглане и зюйдвестке, ну прямо настоящий морской бродяга с парусного клипера середины прошлого века. Шабанов видел, как изменился доктор за время последнего похода. Его по-детски припухшее веснушчатое лицо набрякло, под глазами пролегли глубокие тени. Но он знал, как хорошо держался лейтенант во время всего плаванья, как сразу нашел правильный тон в отношениях с личным составом, как он по-настоящему заботлив, добр и необидчив.

— Ну что, медицина, будем еще плавать вместе? — крикнул он, наклоняясь почти к самому уху Доброго.

— Будем, товарищ командир.

— И я так думаю. А теперь марш вниз. Нечего на мостике торчать.

Шабанов поглубже нахлобучил зюйдвестку, взглянул на циферблат часов и подумал, что продлись подводный поединок еще некоторое время, и ему не выдержать. Еще никогда, пожалуй, он так не уставал, как сейчас. В голове шумело, веки были тяжелыми, а ноги просто подгибались от слабости.

«Как там Нина и Лешка без меня? Небось скучают, ждут не дождутся, — Шабанов улыбнулся. — Это плохо, когда моряка на берегу никто не ждет. Кто-кто, а он это хорошо знает. Сколько лет бобылем прожил. Нужно будет доктора к себе пригласить. Пусть проведет вечер в семье. Как Нина, интересно, доктора окрестит? У нее ж талант давать хлесткие характеристики. Его она называет «раскладушка». Это за худобу, с которой она борется изо всех сил, но сделать ничего не может. Своего директора — женщину недобрую и плоскогрудую — «Доска почета». А соседку по квартире — манерную, любящую изображать ребенка — «вечная весна». Все эти клички выскакивали из нее просто, естественно, без тени злобы… Жаль, конечно, что старпом уходит. Отличный был старпом. Моряк хороший и человек веселый. А это тоже не последнее качество на подводной лодке. Придется Баранова выдвигать. Опыта у него маловато и паниковать любит».

— Товарищ командир! — раздался голос из центрального поста. — Время ложиться на курс 190 градусов.

— Добро. — Это он, будущий старпом.

Шабанов закашлялся, закурил, прикрывая папиросу полой реглана. И от первых же затяжек пошли темные круги перед глазами, затошнило. Он ухватился рукой за приваренную к ограждению мостика ручку, постоял несколько минут, не шевелясь, глубоко дыша. Головокружение прошло. Команда считает его трехжильным. Вернется в Полярное и будет пять дней отсыпаться. Вставать будет лишь для еды.

Часам к семи утра ветер совсем стих, волнение моря немного улеглось. После почти бессонной ночи Шабанову неудержимо захотелось есть. Он спустился в центральный пост, сел на низенькую разножку прямо под открытым люком и попросил принести чего-нибудь перекусить. Когда минут через десять, кок принес разогретую тушенку с рисом, он увидел, что командир, сидя, приткнувшись спиной к тумбе гирокомпаса, крепко спит. Ему снился штабс-боцман Хорст Циммерман. Он обнимал Нину. Поэтому Шабанов вздрагивал во сне и стонал.

— Не будить, — приказал старпом.

На траверзе полуострова Рыбачий лодку встретил специально высланный навстречу тральщик ОВРА. На его левом фале полоскались на ветру флаги: «Добро», «Еры», «Четверка».

— Поздравляют с победой, — прочитал сигнальщик.

Совсем рядом был остров Кильдин, круто обрывающиеся в воду скалистые берега Кольского полуострова, родная Екатерининская гавань, Полярное, дом. По установившемуся на флоте обычаю комендоры готовились дать два холостых выстрела из пушки. Никто не сомневался в потоплении вражеской субмарины. Трудный поход подходил к концу.

Но немецкая подводная лодка была еще жива. Взрывом торпеды с Щ-442 ей разворотило корму, искорёжило вертикальный и горизонтальный рули, повредило винты. В огромную пробоину хлынула вода. Экипаж услышал сильный взрыв. Лодку тряхнуло с такой силой, что ни один человек не удержался на ногах. Многие при падении получили ранения и ушибы. Вышли из строя все приборы, погас свет. Но прочный корпус лодки выдержал страшный удар. Построенная на верфи Цихау в Данциге V-455 вступила в строй 3 сентября 1939 года — в день объявления Англией войны Германии. Эти лодки VII серии были наиболее совершенными и технически самыми удачными из всех находящихся на вооружении немецких подводных кораблей. V-455 обладала довольно высокой надводной скоростью (16,8 узла) и дальностью плавания около восьми с половиной тысяч миль. Когда после окончания курсов командиров в Лориане Принцхорн получил ее под свое командование, он был счастлив. Уж если командовать лодкой, то именно такой, а не этими плавучими гробами первой серии.