Илья Лавров - Галя Ворожеева

Шурка засмеялся:

— Сегодня так-сяк, а завтра махнем: бери больше — бросай дальше!

— На косилки я посажу сегодня других, — сказал Кузьма Петрович. — А их стегану… рублем! Чтоб не на что было опохмелиться.

На другой день пьянчуги тоже не явились.

— Негодяи, вот негодяи! — возмущалась Маша. — Ведь и ты, Галка, из-за них горишь! Не выполнишь план.

В этот день на Галины косилки сели Маша с Тамарой. Едва начали с горем пополам косить, как из-за березняка вывернулся «газик». Когда он, подъехав ближе, остановился, из кабины вылезли по-бабьи рыхлый Копытков и громоздкий Перелетов. Увидев их, Маша засигналила остановку, спрыгнула с косилки и скомандовала:

— Галка, идем!

Еще не добежав до них, Маша закричала Копыткову:

— Павел Иванович, это что же такое делается?! Когда же это кончится?!

— Чего ты переживаешь? — с беспокойством спросил Копытков. Он очень не любил поездки с директором: неполадок хоть лопатой греби, и за все глазами хлопай, а у Перелетова на всякие изъяны прямо собачий нюх. Того и гляди шею перепилит. И хоть бы указывал на недостатки просто, по-человечески, а то ведь все норовит с подковыркой, с ехидством, не говорит, а шилом тыкает в душу. Наградил же бог человека таким зловредным языком! Теперь вот эта горластая, язвило бы ее, чего-нибудь ляпнет, расхлебывай потом.

Маша рассказывала о пьянке Веникова и Короедова, а Копытков страдальчески морщился: «Дернул ее черт за язык, не могла сказать мне одному, обязательно нужно поднимать крик на весь базар».

— Вместо этих пьяниц на косилки посадили меня да Михееву Тамару! А мы и управлять-то ими едва можем! Ковыряемся!

— Ай-яй-яй, Маша-Маша, да разве можно так?! — с укором заворчал Перелетов. — Ведь это же, наверное, кумовья твоего начальника. Небось, сколько литров горилки с ними выпито, сколько раз певалось «шумел камыш», а ты их так… Нечуткая ты, посягаешь на самое сокровенное!

Галя стояла немного в стороне, сощипывала лепестки с ромашки, точно о чем-то гадала.

— А ты чего молчишь? — возмущенно обратилась к ней Маша. — Ведь они с тобой косят, твой план заваливают!

— А чего я должна говорить? — смутилась Галя. — Ты уже все сказала.

— Я-то сказала, а вот ты…

— Не знал я об этом факте, — пробормотал Копытков. — Сейчас приеду в село и распатроню их за милую душу! Я им намылю холки как следовает быть!

— Смотри, как бы не обиделись. Чутким нужно быть, чутким. По головке нужно гладить, а ты «распатроню». Ай-яй-яй! — Перелетов сокрушенно покачал головой, горестно вздохнул.

Копытков пятерней смахнул пот со лба.

— И вообще, Павел Иванович, ведь у нас в селе есть люди, которые совсем не работают, — продолжала Маша. — У них большущие огороды, скот. Ездят на базар, а на совхоз им чихать. А убирать картошку приезжают из города. Когда это кончится?

— А кто это не работает? Кто? Назови, — взъерошился Копытков и опять поморщился: «Вот въедливая, вредная девчонка!».

— Да взять хотя бы того же Семенова! Он же браконьер и спекулянт. Да и другие есть.

— Не работают по уважительным причинам, — Копытков покосился на директора.

— Вот-вот, молодежь, учитесь стилю руководства, — серьезно воскликнул Перелетов. — Главное, входить в положение. Самому для лодырей изыскивать уважительные причины, всячески мирволить им. Великое дело иметь любвеобильную душу.

Галя вдруг нахмурилась и покраснела. Она ведь тоже не хотела раздувать этот случай с гулянкой. Не любила она обострять отношения с людьми, пусть даже эти люди были ей и неприятны. Она всегда молча отходила от всего едкого, острого. Не хотелось ей обижать людей. Уж лучше самой принять от них обиду, чем ругаться или спорить с ними.

Галя чувствовала: есть в этом что-то нехорошее, стыдное, но ничего не могла поделать с собой. И ей не нравилась эта настырность Маши. Перелетов — другое дело: он уже в годах, и потом он директор и должен крепко держать дисциплину, но Маша… Нет, все-таки неуютно рядом с ней. А ей, Гале, так хочется, чтобы… Зачем вся эта грызня? Зачем донимать друг друга?

— Я за него не боюсь, — вполне серьезно продолжал директор. — Копытков план по сену перевыполнит. У него же дисциплина — позавидовать можно. Павел Иванович! А почему бы тебе по радио не выступить, как передовику? Поделишься опытом. А мы-то с парторгом горевали — нет у нас маяка. А он, оказывается, под боком. Вовсю, чародей, светит нам.

Копытков с укоризной посмотрел на девчат.

— Вы, комсомольцы, могли бы давно прийти ко мне с этим вопросом, сигнализировать… Как тут сами-то работаете?

Но им отвечать не пришлось. Появился Кузьма Петрович и стал рассказывать о сенокосных делах…

В обед на полевой стан заявились угрюмые Веников и Короедов. Бригада, сидевшая за длинным узким столом, оживилась.

Злая Маша даже не посмотрела в сторону гуляк, продолжая хлебать щи. Не взглянул на них и Кузьма Петрович, строго помешивая в тарелке.

— Вон — активистка, — проворчал Веников, кивая на Машу. — Всюду сует свой нос.

— Будто ей за это платят, — буркнул и Короедов.

— Такой уж вредный человек, — все ворчал Веников.

Они думали, что Маша не слышит их, а она повернулась к ним:

— А я для вас таких всегда буду вредной!

Галя молчала. Нет, не смогла бы она вести себя, как Маша, хоть и считала ее правой.

— Пойдем, Галина, косить, — зло сказал Веников. — Слава богу, хоть ты не такая горластая.

— Ты девка душевная, и мы тебя не подведем. Что упустили — быстро нагоним, — заверил ее Короедов.

Галя глянула на Машу — неужели та услышала сказанное? Услышала! Конечно, услышала. И поэтому обдала ее таким неласковым взглядом. «Как нехорошо получилось», — расстроилась Галя и строго сказала:

— Ладно вам, ладно! Давайте работать.

И тут в балагане вдруг дребезжащий голос завопил:

— Полина! Жрать давай, а то морду расквашу!

И из балагана кто-то вылез на четвереньках. На вылезшем была всем известная зеленая телогрейка Короедова и его же кепка — серая, в коричневых пятнышках, похожая на гриб-поганку. Человек поднялся и тут же повалился на Веникова с криком:

— Гулям, паря! Нам море по колено. А эти коровенки не подохнут с голоду. Ужели из-за них нам не гулять?! — появившийся из балагана обхватил Веникова одной рукой за шею, а Короедова другой.

Сидящие за столом узнали дядю Трошу и грохнули. Хохот вспугнул разную птичью мелочь, которая таилась вокруг в траве и в кустах. Растерянные Веников и Короедов стояли перед сидящими за столом. Люди хохотали, глядя на старого Трошу. Но сконфуженные Веников и Короедов понимали, что люди хохочут над ними. Над ними хохочут, провалиться бы им!

— Отвяжись, шут гороховый, — огрызнулся Короедов…

В этот день хорошо поработала Галя — провинившиеся мужики старались вовсю. И Галя радовалась этому, радовалась, что все утряслось и наладилось. Но Маша омрачила эту радость.