Илья Лавров - Галя Ворожеева

— Ощипывай бандита, — сказал он Стеблю, — а я сбегаю за бутылкой. Выпьем мировую! — Шурка вытащил из кармана кошелек, заглянул в него и крякнул: — Что за черт! На дворе морозно, а в кармане денежки тают.

Галя пришла, едва держась на ногах от усталости: весь день возила на поля прицепы с навозом. И душа ее была не на месте: охотники не вернулись, Виктор не нашелся.

Гале все казалось угрюмым и угрожающим. Небо кипело: одни облака плыли, другие стояли неподвижно, третьи тяжело клубились на месте, сливались друг с другом и снова разваливались. Из них повалил снег. Ветер заламывал ветви берез, сотрясал плетни, дергал скворечники на шестах, гудел, как в горлышке пустой бутылки, в круглых дырочках, пугая воробьев, в скворчиных гнездах.

Дверь оказалась незапертой. Войдя, Галя увидела Тамару. Почему она здесь? Неужели, что-нибудь с Виктором?

— Что, что такое? — Она бросилась к Тамаре и только тут увидела, что лицо Тамарки сияло.

— Галка! Милая! Я выхожу замуж, — проговорила Тамара. — Сегодня ко мне приходил Шура, и мы с ним все сказали маме с папой. Свадьба будет через месяц.

— Поздравляю тебя, рыжая, — засмеялась Галя и обняла ее.

— А мне страшно, — призналась Тамара. — Ведь вся жизнь изменится. Какой-то она будет? И как мне жить?

— Мы сейчас, Тамарка, молоденькие с тобой, а значит… Ну, как бы это сказать?.. Приятные, что ли, милые. И это скрывает все наши недостатки. Понимаешь? Мы нравимся людям. А когда все это уйдет…

— Что — уйдет?

— Ну, молоденькое, девчоночье. Что у нас тогда останется? Что вылезет наружу? Может, мы окажемся пустышками, простыми мещанками? Вот о чем надо думать. Надо оберегать самих себя, как сказал один несчастный человек. Оберегать от мещанства и вообще от всего плохого. Тогда и будет у нас все в порядке.

— А как это все делать? Ну, чтобы по-настоящему жить?

— Не знаю я… Наверное, стараться, чтобы… Ну, работать, что ли, больше думать о жизни, о людях, понять многое, сделать. Понимаешь, чтобы за душой что-то было. Человек должен сам себя создавать, особенно не надеясь на других. Ведь наша жизнь от нас самих зависит.

— Ничего-то у меня нет за душой! — опечалилась Тамара.

— Брось прибедняться. Сейчас ты счастливая, любишь, тебя любят. Нужно только все это сохранить на долгие годы. Так я думаю. Я сама еще зеленая и не знаю жизнь как следует.

Галя тревожно прислушалась. Тетя Настя навалила у окна груду подсолнечных будыльев. Сухая листва шуршала, как стружка, хрустела, трещала, точно по ней кто-то ходил, топтался, плясал. Будылья шумели так громко, что были слышны даже через окно с двойными рамами.

«Что с Виктором? — думала Галя, раздеваясь. — Что с ним могло случиться?»

— Пойдем ко мне ночевать, Галочка.

В огороде что-то дребезжаще громыхнуло, и Галя повернулась на звук. В комнатке он слышался слабо, словно издали, но от этого был еще более тревожным.

— Это бадья, — объяснила Тамара.

Привязанная к палке «журавля» бадья висела в горловине колодца, и ветер иногда гулко бухал ею о заледеневший сруб, как в колокол.

— А Виктора все нет, — вырвалось у Гали, — и охотников нет.

— Он, Галюша, отчаянный. Подался, наверное, в город и гуляет там…

— Нет, ему же сегодня в военкомат. У него и рюкзак собран.

— Найдется, куда ему пропасть.

— Бум, бум-бум! — далеко-далеко громыхнула бадья.

За окном заходил, захрустел кто-то неведомый. Гале представилась темная, смутная фигура, с заложенными за спину руками. Она ходит и ходит взад и вперед.

— Бум! Бум! — опять громыхнуло смутно, потом яснее — Бум!

— Бадью не сняли. Колодец не закрыли, — пробормотала Галя.

— Я сейчас сбегаю, сниму ее, — сказала Тамара, набрасывая на плечи пальто…

Галя замерла, прислушиваясь. Колодезный колокол смолк.

И вдруг под окнами громче зашуршали, затрещали по сухим будыльям шаги, донеслось совсем глухо: «Господи! Господи!». Галя метнулась к двери. Навстречу ей вбежала испуганная тетя Настя.

— Галя, беда! — закричала она. — Виктора нашли. В озере, подо льдом нашли!

Галя бежала во тьме, в лицо лепил снег, кто-то на бегу натягивал ей на голову шапку, набросил на плечи овчинный кожушок. Она услышала голос Тамары. Совала руки в рукава. Споткнулась. Чуть не упала. А снег все лепил в голую шею, в лицо, в глаза. Тьма будто сгущалась и сгущалась…

Во дворе Сараева было много народу, слышались всхлипывания женщин, торопливый говор. Ярко светились окна, в их свет косо бил снег. Тетя Поля, дядя Троша, Веников прижимали к стеклам лица…

Галя поняла, что стоит в кухне и обнимает рыдающую Надежду Ивановну, говорит ей, что любила Виктора, а он ее, и как же теперь, и что же теперь?

Она все порывалась в комнату, залитую светом, но Надежда Ивановна не пускала ее:

— Не ходи, голубушка! Пусть он в твоей памяти останется таким, каким был…

В открытую дверь виднелся край дивана, застеленного простыней, и на нем лежал Виктор. Другая простыня покрывала его. Галя видела только мокрые сапоги на белоснежной материи. Эти сапоги ужасали. Она неотрывно смотрела на них. Около дивана сидел рыжий котенок и старательно умывался. И, как прежде, в доме пахло медом.

Там, в комнате, раздавались голоса, участковый составлял протокол, что-то говорили охотники. Потом пришел другой милиционер с Сараевым. И в доме, в сенях, во дворе звучало имя Семенова. Галя не помнила, как она все узнала. Виктора нашли в полынье, к нему был привязан большой камень, чтобы он затонул. В другой полынье обнаружили сохатого, и сразу же подозрение пало на Семенова. С веревкой пошли к браконьеру, но Семенов исчез. При обыске у него в кладовке нашли моток веревок, от которого и была отрезана та, привязанная к Виктору. И сейчас этот моток, скрученный толстой восьмеркой, будто висел перед глазами Гали: она не видела руки, державшей его.

И тут Галя вспомнила, как она спасла Семенова от суда. Ведь если бы она его не пожалела, Виктор мог быть живым. Эта мысль, словно кипятком, ошпарила ее.

— А я пожалела его, — растерянно сказала Галя, глядя на веревочную восьмерку.

— Кого? — услышала она голос Маши. И от ее голоса она пришла в себя и увидела большую, темную руку Сараева, которая держала восьмерку, и всех окружающих увидела.

— Кого ты пожалела? — допытывалась Маша.

— Семенова… Он воровал пшеницу, а я скрыла, пожалела, — с трудом произнесла Галя.

Вокруг нее оказались Шурка, Стебель, смотревший на нее страдающими глазами, Кузьма Петрович, Копытков, дядя Троша и еще, и еще кто-то, и Галя, обращаясь то к одному, то к другому, рассказывала, как это произошло.

— Да у шофера Комлева всего один ребенок!

— И баба у него такая, что кулаком лошадь свалит!

— За такое дело десять лет не дают!

— Обвели они тебя, девка, вокруг пальца!