Вячеслав Сукачев - Любава

ЛЮБАВА

1

И это случилось...

— Вы понимаете, зачем я пришла?

— Да,— тихо ответила Любка.

Перед ней стояла женщина, встречи с которой она боялась больше всего. И не потому боялась, что чувствовала себя виновной — за себя она могла бы постоять,— а потому, что ей было жалко эту красивую и уже усталую женщину.

— Можно пройти?

— Конечно,— спохватилась Любка и засуетилась по кухоньке, подставляя гостье табуретку, смахивая крошки со стола и никак не находя того дела, на котором можно было бы успокоиться. Впрочем, о каком там покое могла быть речь, но только бы занять себя чем-то, дело найти, чтобы между ними хоть это было, дело какое-нибудь завалящее.

— Мне трудно начинать этот разговор,— женщина бочком села на краешек табуретки, медленным движением руки распустила узел пухового платка и расстегнула верхнюю пуговицу пальто. Платок упал ей на плечи, и она за один угол стянула его себе на колени. Густые каштановые волосы, плотно и аккуратно уложенные в узел, придали женщине строгость и какую-то грустную интеллигентность. Кого-то она сейчас напоминала, но Любка не успела вспомнить — кого, ее взгляд неожиданно привлекла шпилька, наполовину выглядывающая из волос. Именно эта шпилька подсказала Любке, насколько женщина растеряна, насколько она не в своей роли и как ей трудно сидеть на этой, такой

удобной для Любки, табуретке...— И тем не менее вы должны меня выслушать.

— Хорошо, Мария Иосифовна,— по-школьному покорно ответила Любка.

— Вы бы сели,— вздохнула женщина,— мне неудобно так с вами говорить.

Любка пошла в комнату и принесла себе стул. Ей было неловко, что женщина сидит на табуретке, а она расселась на стуле. Уж лучше бы наоборот. И Любка сидела прямо, низко опустив голову и сунув сложенные вместе ладони между колен.

— Вячеслав Иванович бывает у вас? — Очевидно, женщина хотела спросить проще, чтобы вызвать Любку на откровенность, но сознание того, что она унижает себя этим вопросом, и унижает перед девчонкой, которая младше ее на добрых десять лет, придало ее голосу отчужденную строгость. Но Любка не уловила всего этого, не поняла, потому что мучительно искала в себе чувство вины перед этой женщиной, искала раскаяния и не находила. Это ее и радовало и пугало одновременно. Раньше, до этой вот встречи — все было. Все она пережила и перемучила в себе, но теперь, хоть убей, все это куда-то подевалось.

— Да,— едва слышно ответила Любка и, подняв голову и прямо глядя в строгие глаза женщины, еще тише повторила: — Бывает, Мария Иосифовна.— И голосом, и всем своим видом она словно бы пожаловалась женщине на это обстоятельство, пожаловалась просто и доверчиво. И женщина растерялась. Она поправила прическу, заколов до предела ту самую шпильку, на которую обратила внимание Любка, и принялась теребить отстегнутую пуговицу. Но, очевидно, вспомнив о вредности этой привычки, поспешно убрала руку и надолго замолкла.

В наступившей тишине они одновременно, совершенно не сознавая этого, как бы перевоплотились друг в друга. Мария Иосифовна неожиданно подумала о том, какой непосильный груз приняла эта девочка на свои плечи, еще ничего не узнав о жизни, не поняв своих преимуществ и не оценив чужих. А Любка вдруг увидела себя другой, уже пожилой женщиной, строгой и печальной, и эта печаль ей понравилась. А напротив этой, далекой Любки сидела сегодняшняя, в простеньком платьишке, в стоптанных комнатных тапочках, с челочкой на правую сторону. И какое-то время эти две Любки уживались в ней вместе.

О многом хотелось женщине расспросить Любку, хотелось понять, почему именно она и в чем ее преимущество? Ведь не в одной же только молодости, в конце концов, должно быть и еще что-то. Но понимание это к ней не приходило, а для вопросов, она чувствовала, каким-то непонятным образом время было упущено. Нельзя уже было спрашивать Любку, и не потому — нельзя, что та могла не ответить, а потому, что эти вопросы перегорели в ней самой. Значительно позже женщина поймет, что она к этому времени увидела то, что увидел в ней Вячеслав Иванович, а потому и отпала необходимость расспросов.

Женщина поднялась, внимательно и долго посмотрела на Любку, потом накинула платок на голову и спросила:

— У вас зеркало есть?

— Конечно,— обрадованно вскочила Любка со стула,— большое есть и маленькое. Большое, это от мамы осталось, а маленькое я уже сама в прошлом году купила. Это когда мы в город на экскурсию ездили, помните?..— И тут же Любка испуганно замерла, мучительно покраснев и в первый раз до конца поняв все, что происходило сейчас у нее в доме.

Она медленно пошла в комнату, сняла со стены зеркало и, держа его обеими руками,

встала перед женщиной.

— Спасибо,— поблагодарила Мария Иосифовна,— извините меня за... за этот визит.

— Я... я,— хотела что-то сказать Любка, но женщина неожиданно улыбнулась ей, грустно и понимающе как-то улыбнулась, и молча открыла дверь.

Любка тихо опустилась на стул. Из зеркала, которое она все еще держала, на нее смотрели по-детски растерянные глаза.

2

— Ой, девчонки, кто к нам идет! Любка, смотри, чего в окно-то вылупилась, к тебе ведь идут.

А она давно увидела его. Еще в тот момент, когда он пересекал улицу и остановился у рекламы кино. Потом к нему подошел директор леспромхоза Греховский, и они о чем-то поговорили, и Вячеслав Иванович чему-то радостно и изумленно улыбался, как только и мог он один улыбаться. Любка обрадовалась, увидев его, но никому этого не хотела показывать. И себе — тоже. Но куда от себя денешься, сердце у нее заколотилось, хотелось выбежать из-за прилавка и — к нему, навстречу, и посмотреть в его глаза, и увидеть его улыбку. Когда-нибудь она так и сделает, разом покажет, что он — ее, только ей принадлежит, а там будь что будет.

— Люба,— остановилась возле нее заведующая отделом,— принеси из подсобки капрон. Ты меня слышишь?

— Да, Ксения Федоровна, я слышу. Но глупо-то как.

— Что?! — у Ксении Федоровны глаза поползли на лоб, и Любке стало смешно.

— Глупо, я говорю,— с вызовом ответила Любка,— отсылать меня в подсобку, как только в магазин заходят Вячеслав Иванович. Он же все равно меня дождется.

— Ты, девка, я смотрю, совсем совесть потеряла? — изумленно прошептала Ксения

Федоровна и так тряхнула головой, словно от какой-то назойливой мухи отбивалась.

— Смотрите, парик слетит,— уже от души резанула Любка и весело смотрела на то, как сквозь все тени, кремы и краски проступает в заведующей сморщенное что-то и злое.

— Ну, подожди, Любка,— трясло заведующую,— я ж тебе припомню, ты со мной по-другому заговоришь.

— Подожду,— беспечно отмахнулась Любка,— я терпеливая.

Девчонки, когда вконец обомлевшая заведующая выскочила в подсобку, сначала со смеху покатились, а потом с испуганным любопытством стали смотреть на Любку.