Давид Самойлов - Памятные записки (сборник)

С первого взгляда было понятно, что эти два человека нерасторжимо привязаны друг к другу и расположены к людям.

В Эммануиле чувствовалась надежность и внутренняя серьезность, которые предрасполагают к дружбе. В Симе – радушие и добрый ум.

Оба они родом крымчане и потому легко вписывались в обстановку южного гостеприимства и готовности к дружбе.

Оба были тогда влюблены в Межирова, очарованы его обаянием и, видимо, никого не ставили рядом с ним по таланту. Особенности его натуры воспринимались как милые странности поэта. Меня они приняли сразу как Сашиного друга. И так же быстро у нас возникли дружеские отношения, вскоре научившие их отделять меня от Межирова.

Не помню, где жили они в тот мой приезд. Кажется, в какой-то скучной квартирке на Плехановской. Помню их квартиру на улице Гогебашвили, всегда полную гостей и приехавших к ним поселиться.

Гостеприимство – столь яркая черта грузинской нации, что порой нелегко разглядеть под ним истинного характера грузина. Порой под ним не замечаешь бедности или достатка, веселья или печали.

Напрасно предполагает русский обыватель, что грузины щедры в застолье, потому что богаты. Они щедры, когда и бедны.

– Не могу поехать в гости к брату, – жаловался мне Хута Берулава. – Порежет всю птицу и скотину.

Эммануил был моим первым поводырем по этому новому, небывалому миру и часто предостерегал меня от ошибок в понимании грузинских обычаев и следовании им.

Юбилейные торжества длились несколько дней. Но для меня праздник встречи с Грузией продолжался целый месяц.

В Тбилиси ожидало меня несколько приятных неожиданностей. Дело в том, что средства мои были довольно скудны и быстро иссякли в многолюдном общении. У меня образовалось множество знакомств. И в последующие дни меня постоянно звали в гости, возили по окрестностям, водили в духаны, утром будили, чтобы накормить хаши, днем показывали достопримечательности Тбилиси, а вечером порой заваливались ко мне в гостиницу, где тот же славный Ласи кормил нас и поил до полуночи.

Я лежал в номере на диване и прикидывал, на какой день брать обратный билет. Тут раздался телефонный звонок.

Вежливый голос попросил меня пересечь наискосок проспект Руставели и немедленно явиться в кассу издательства «Заря Востока». Мне посоветовали не мешкать, так как касса может закрыться.

Конечно, в том ошеломлении, в котором я находился тогда, нельзя было не влюбиться. И я тут же влюбился в приятельницу Фейгиных 3. Ш., высокую блондинку с карими глазами, полусербиянку-полурусскую, но из коренных тбилисцев, говорившую с приятным грузинским акцентом.

Было много ярких впечатлений. Но одно из самых ярких – поездка с Межировым по приглашению Нонешвили по Кахетии.

Мы выехали на машине рано утром. Иосиф и Саша наперебой рассказывали мне о местах, по которым мы ехали. Читали стихи. Так доехали до Сигнахи. Высота, с которой открывается Алазанская долина в осенних красках, – одно из самых прекрасных мест, которые мне случалось видеть. Потрясенный, я не мог наглядеться на открывшуюся взору красоту. Мы сели за столик на открытой террасе ресторанчика «Фантазия». Иосифа узнали, он был популярным поэтом, умевшим захватывать аудиторию и возбуждать ее эмоции. Кроме того, он был депутатом Верховного Совета из этих мест.

Пока мы ели большие грузинские пельмени, прибежал шеф-повар или директор ресторанчика, держа за шеи двух зарезанных индеек.

Он собирался устроить для нас пир. Нонешвили объяснил, что мы торопимся, и после длинных благодарностей нам удалось сесть в машину.

Повар долго что-то кричал нам вслед, размахивая индейками.

Иосиф сказал, что он заверяет, что нигде мы не съедим ничего подобного ресторану «Фантазия».

Мы спустились в Алазанскую долину. Мы ехали мимо сел, как вдоль прилавка винного магазина. Все названия были знакомы: «Телиани», «Гурджаани», «Цинандали». Иосиф каждый раз сокрушался, что не может заглянуть к родственникам или друзьям. Но если бы мы посетили всех родственников и знакомых, то не скоро вернулись бы из Алазанской долины, да и вообще не знаю, вернулись ли бы.

В Карданахи все же пришлось остановиться. Родственники Иосифа окружили нас шумной толпой. Потащили в верхние покои двухэтажного грузинского дома и усадили рядом с пожилым, степенным главой дома. Сами же они разбежались, чтобы побыстрее сготовить угощение. Снизу слышалось жалобное блеяние барашка и встревоженное клохтанье кур.

Вскоре накрыт был стол, явилось еще несколько степенных пожилых грузин. И начался пир с долгими тостами, кавказский пир, который можно описать, лишь имея талант и знания Фазиля Искандера.

Наконец мы распрощались с хозяевами, набившими багажник машины сочными чурчхелами и бочонком вина. У выезда из Карданахи пришлось остановиться у открытого сарая, где под навесом пожилые грузины сидели и наблюдали, как вытекает из аппарата теплая чача. На столбе висели полосы бараньего мяса. Нам пришлось выпить чачи и закусить свежим шашлыком.

Мы и так были уже в подпитии. Поэтому дальнейший путь не очень запомнился. Я читал стихи Тихонова о Грузии, подкреплявшие состояние возвышенного восторга. Ничто здесь не расходилось со стихами русских и грузинских поэтов, которые я знал.

До ночи пришлось еще несколько раз остановиться и отсидеть несколько застолий. Поздней ночью через Гомбори мы возвращались в Тбилиси.

Впоследствии мне еще приходилось бывать в Алазанской долине и видеть ее с сигнахских высот. Но уже не было с нами Иосифа Нонешвили, не привечала нас его родня. Хочется добрым словом помянуть здесь этого одаренного поэта.

Много раз мне еще придется поминать моих первых грузинских друзей. Ибо нету уже почти моей Грузии. Оттого скорей хочется сохранить ее в памяти, полной друзей, чем приехать и обнаружить, что их уже нет навеки.

Добрым словом хочется помянуть прекрасного поэта Иосифа Гришашвили. В ту пору я уже перевел несколько его стихов и особенно любил его сказки. «Коши Бабаджана» кажутся мне одним из лучших моих переводов.

Гришашвили уже подарил свой дом и богатейшую библиотеку в Харпухи народу Грузии. Он жил в большой квартире с огромной комнатой – библиотекой. На стеллажах у одержимого книголюба уже было порядочно книг. Гришашвили был уже в возрасте. Небольшого роста, худощавый, с мягкими манерами, негромким голосом – таким он запомнился мне. В доме властвовала Кето Джапаридзе, известная певица, его жена.

– Не зови меня Иосиф Григорьевич, зови просто Сосо, – попросил Гришашвили при первой же нашей встрече. Фейгин потом объяснил мне, что в Грузии уменьшительное имя не означает вовсе фамильярности.

В доме Гришашвили за столом сидел я рядом со знаменитой актрисой Верико Анджапаридзе, любезной, разговорчивой, старавшейся меня занять разговором. Блистал за столом Ираклий Андроников, которого впервые увидел не на эстраде, а дома. Более блестящего тамады нельзя было придумать.