Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 4

Лена. Да. Так нравится, что и сама не знаю, что со мной. Все глупости разные лезут в голову, и мечты, и думаю — завтра встану и сама ему все скажу, чтоб не мучиться. А ничего не выходит, я рядом с ним, как немая.

Наташа. Ну, а скажи, вы целовались когда-нибудь?

Лена. Что ты! Разве у него поцелуи на уме? Он такой…

Наташа. Они все такие, я тебе скажу. Мой Юрка, если бы я не вышла за него замуж, ни за что бы на мне не женился. То есть, понимаешь, он ни за что не рискнул бы. Такой храбрый мальчик, а когда я спросила его: ты любишь меня? — он так побледнел, будто на мине подорвался. И вообще, я думаю, мужчины, которые сами лезут целоваться, это что-то не то. Тебе не кажется? Вообще это не их дело, правда?

Лена. Кто их знает…

Наташа. Вот я тебе расскажу, как мой папа делал предложение маме. Он ходил к ней в гости чуть ли не каждый вечер и все время рассказывал — может, и об этом самом Суворове, рассказывает и рассказывает, мама уже все наизусть выучила. И однажды, когда папа начал повторять все сначала, дедушка, мамин отец, значит, выскочил из соседней комнаты и говорит: «Мария, соглашайся немедленно, а то заговорит до смерти!» Ты понимаешь, что я хочу сказать? У них как-то по-своему все идет. Он может тебе говорить о земледелии, а выходит, что о любви.

Лена. Ты думаешь?

Наташа. Не думаю, я отлично знаю.

Шаги во дворе. Лена выглядывает.

Лена. Он!

Они бросаются устанавливать на место книги. Входит Воропаевс газетой в руке.

Воропаев. Здравствуйте, Наташа! Ай да авторы, ай да организаторы! Сады при школах! Да вы же молодцы, государственные деятели! Кто это из вас троих додумался?

Лена. Не помню, кто. Кажется; Наташа. Варвара поддержала, а я предложила написать в газету. Ну, а потом сочиняли все вместе и дружно подписались… Писем сколько, отзывов, постановлений, предложений, если б вы знали!

Воропаев. Так всегда бывает. Толкнуть надо. Дело, которое не движется, это просто идея. Идею толкнешь, она и пошла и на ходу превращается в дело. Только догоняй.

Наташа. Ну, я побежала. Сегодня доктор Комков лекцию читает молодым матерям.

Воропаев. Научно будете рожать?

Наташа. А как же! Зачем мне какая-то эмпирика? (Уходит.)

Воропаев. И когда эго вы всему успеваете учиться, не пойму? Вот хотя бы ты, Лена.

Лена. Это я у вас научилась. Сначала казалось мне, что вы так хорошо говорите с пародом потому, что вам кто-то подсказал, помог. Потом — вижу, говорите вы то, что я сама чувствую, но чувства этого до вас я как-то не сознавала, не могла выразить, а вы толкнули что-то в душе, и там пошло гудеть и волноваться. Это я особенно в День победы поняла, когда вы речь произносили… Не знала я, что вы такое с народом можете делать, не знала, скажу правду.

Воропаев. Это не я с народом, а народ со мной такое делает. Двадцать лет я в партии, огромную жизнь прожил, а, веришь ли, омолодила меня работа у вас. Не сознанием, а телом своим, дыханием чувствую, что я — народ, в народе, с народом, что я его голос. Ах, как мне повезло!

Лена. А можете вы и про меня так хорошо сказать?

Воропаев. Могу. Знаешь, кто ты, Лена? Дикая яблонька, выросшая в глухих горах.

Лена. Вы стихи говорите?

Воропаев. Такая хрупкая, сильная и скромная яблонька, которая не боялась никаких морозов и всегда зацветала первая. Ты — храбрая яблонька. Стоишь себе среди лесов и цветешь в свое удовольствие, как самое сильное на свете деревцо…

Входит Софья Ивановна.

Софья Ивановна (раздраженно). Это что ж такое — здесь кино, что ли, и идут, и идут, хоть собаку спускай… да и та — поздравляю — куда-то сорвалась. Разве это хозяйство — собаку не сберегли! Хороши хозяева — нечего сказать! Крышу до осени отложили, козу решили купить — раздумали… Ленке все некогда, статейки сочиняет… активистка какая нашлась!

Воропаев. Вы сами раздумали, Софья Ивановна. Я вам сколько раз напоминал.

Софья Ивановна. Нашел домработницу! Что ж, мне из-за вашей козы дело бросать? Я в артели, сами знаете, занята, у меня своя нагрузка, мне люди доверились, как человеку, а я буду их на козу менять! Никогда в жизни себе не позволю… Да и времени у меня нету… Вон опять идут! Лихорадка б их стукнула! (Выходит.)

Лена (вслед). На вечер, на вечер… Слышите, мама?

Слышно из сада: «А, Софья Ивановна!.. Как живете-можете? Цветете?» И ответ Софьи Ивановны: «Тут не до цвету, входите уж, входите, как пришли!»

(Выглядывая.) Васютин с Корытовым!

Входит секретарь обкома Васютин, с ним Корытов.

Васютин (здоровается). Мир дому сему! Высоконько забрались, товарищ Воропаев… (Лене). Васютин…

Воропаев. Зато вид какой! Загляденье!

Васютин. Вид — ничего, а начальству тяжело к вам добираться!

Воропаев. Прошу садиться! (Корытову.) А ты что же, Геннадий Александрович?

Корытов. Ничего, ничего.

Лена уходит.

Васютин. Мало-мало устроились?

Воропаев. Более или менее.

Васютин. Скорее, пожалуй, менее. Ну, обживетесь. Слышал я, что вы, товарищ Воропаев, маленько недооценили свои силы.

Воропаев. Ушел я, может быть, действительно рано, да ведь, как говорится, ранения и болезни не выпрашивают, а получают.

Васютин. Я понимаю. И я не в обвинение. Я сожалею. Что касается вашей персоны, то о вас неплохо отзываются.

Воропаев. Я слушаю вас, товарищ Васютин.

Васютин. Так вот. Начну собственно с конца. Говорят, один удачно найденный человек — половина дела. Впрягайтесь-ка вы в работу посерьезнее.

Воропаев. Есть у меня своя теория, товарищ Васютин…

Васютин. У кого их нет! Вы погодите с теориями… Партийная конференция на носу. Понятно?

Воропаев. Понятно.

Васютин. А с Геннадием Александровичем у вас недоразумение небольшое.

Воропаев. Что именно, какое недоразумение?

Васютин. Сейчас скажу. Когда ставишь человека на работу, надо всегда учитывать, сколько он на ней высидит. Важно не передержать, понятно. Мы тут ошибку допустили, каюсь — передержали. Так ведь, Геннадий Александрович?

Корытов. Выходит, так

Васютин. Каждый человек может выдохнуться. Наше дело — во-время поддержать. Недоглядели — выдохся Корытов. Плохой работник? Нет. Может найти себя? Может. В чем его беда? Рос медленнее людей. Перегнали его. Это — первое. А второе — заработался он, душой стал суховат. А партийная работа души требует. И теперь, если мы его не спасем, пропадет человек. Так ведь?