Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 5

Четырнадцатилетний Джеральд жил в темной каморке, где стояла только узенькая койка. Мальчик был одет в отрепья и зарос волосами, как дикарь. Случайно он бежал из своей тюрьмы и обратил на себя внимание полиции. Тут он впервые в жизни увидел яблоко, апельсин, кошку. Говорил он мало, но довольно внятно. Старший сын м-сс Солливэн, капрал флота, рассказал, что ему и другим детям было известно о существовании мальчика в темной комнате; иногда, в отсутствие матери, он даже выпускал Джеральда погулять по квартире, но кто этот мальчик, он не знал, а у матери спросить не смел.

Какая вежливость, подумайте!

Вы опять можете спросить у меня: что стало с этим трагическим ребенком? Я не знаю. Назавтра газеты уже ничего не сообщали о нем. Сегодня он был сенсацией, «товаром», сегодня десятки роскошных машин с богатыми бездельницами торчали у полицейского участка, и миллионерши, у которых на душе бывали грехи почище, чем у м-сс Солливэн, честили ее всеми грязными словами и нежно ласкали испуганного, до смерти уставшего и ничего не понимающего мальчугана, — а назавтра они даже не вспомнили его, — назавтра он утратил интерес и в глазах общества, и в глазах газеты, и о нем перестали вспоминать, будто его и вовсе не было.

И вот в 1948 году в США родилось пятьдесят тысяч таких будущих Джеральдов, о чем с развязностью содержателя публичного дома информирует журнал «Кольерс» в статье «Секс в наших школах». Вы думаете, это бичующая, страстная статья? Научный трактат? Социологическое исследование? Глубоко ошибаетесь. Это просто-напросто реклама журнала, взявшая своей темой тему социального бедствия. Ничто так не привлекает читателя, как неожиданность, бороться же с этой неприятной и вредной для общества «неожиданностью» журналу нет охоты.

Сенсация! Ею живет и печатное слово, и индустрия, и политика!

Сенсация — это самый дорогой и вместе с тем самый ходкий товар в мире.

США — родина сенсации, подобно тому, как Китай — родина шелка; и вывоз сенсации без особого разрешения здесь, вероятно, запрещен, как некогда был запрещен вывоз из Аравии семян кофе, а из Китая — грены шелковичного червя.

За год до нашего приезда в США самой ходкой книжной новинкой была стряпня некоего Д. Эхери: «Как безнаказанно совершить преступление». Эта книжица затмила собой даже зловонную славу бесконечных выпусков «Ната Пинкертона» и «Шерлока Холмса»; и вот то именно, что в школах объявлена крамольной книга Марка Твена «Янки при дворе короля Артура» и ничего не сказано дурного о стряпне Эхери, есть сенсация. Эхери раскупается нарасхват. Двухсот пятидесяти тысяч экземпляров хватает на неделю.

Вот это сенсация! Это бизнес!

Возмутительная история с маленьким Джеральдом тоже бизнес, но однодневный, а известие, неизвестно кем пущенное в обиход, что в штате Висконсин будет начата чистка среди парикмахеров на том основании, что каждый из них способен увлечь в коммунисты двадцать — тридцать человек в час, — заработок длительный и бесконтрольный.

Делая сенсацией бандитизм, детоубийство, половые пороки, американская печать способствует моральному растлению людей. Вернее будет, впрочем, сказать, что не только способствует, а стопроцентно растлевает, ибо там, где даже правосудие низведено до абсурда, потеряна граница между дозволенным и запрещенным, этическим и безнравственным, общественно-полезным и общественно-запрещенным.

…В «Дейли миррор» от 24 марта на первой странице фотомонтаж. Усталый Шостакович спускается с самолета. Рядом счастливый, улыбающийся, с сигарой во рту Черчилль сходит с лайнера «Куин Мэри».

«Тысячи протестуют против красных речей».

«Возможность демонстрации евреев-антикоммунистов со звездой Давида».

«Двадцать девять католических организаций посылают свои пикеты к отелю «Вальдорф-Астория».

«Предполагают, что демонстрантов против конференции будет до ста тысяч человек».

Главный инспектор полиции Фристенский любезно заявил лидерам пикетчиков: «Можете выставлять пикетчиков столько, сколько поместится на тротуарах, а тротуары у «Вальдорф-Астории», как вы знаете, широки».

Значит, завтра с утра мы увидим страну «исконной демократии» во всей ее наготе. Интересно. Впрочем, едва ли нас что-нибудь удивит. То, что мы сами успели увидеть, услышать и прочесть в газетах, не оставляло никаких иллюзий относительно так называемой «традиционной американской терпимости» к чужим взглядам.

Примерно за месяц до нашего приезда в США Американская ассоциация университетских профессоров заявила протест против увольнения нескольких ученых «за политические и научные воззрения». Восемь процентов были уволены только за то, что открыто поддержали кандидатуру Г. Уоллеса в президенты (вот тебе и свобода слова!). Три профессора Вашингтонского университета были уволены за бывшую принадлежность к коммунистической партии, а профессор химии Орегонского университета уволен всего-навсего за то, что разделял взгляды Лысенко…

Перед главным входом в двадцативосьмиэтажный отель «Вальдорф-Астория», лучшую в мире гостиницу, как утверждают рекламы, оживление с утра. На четвертом этаже, в одной из многочисленных гостиных, сдаваемых отелем под всякого рода собрания, комитет по созыву конгресса организует сегодня с утра пресс-конференцию. Должны присутствовать все иностранные гости.

Съезжаются фоторепортеры, кино- и телеоператоры, журналисты, делегаты. Перед главным входом от угла и до угла усиленные наряды полиции. Среди полицейских — ни одной женщины. Это очень типично. Женщина — блюститель порядка мыслима лишь в странах с очень высокой общественной дисциплиной. В Нью-Йорке около двухсот полицейских станций и двухсот подстанций, не считая секретных агентов. В первой половине XX столетия на каждые сто девяносто американцев приходилось, говорят, по одному полицейскому, сейчас же — три с четвертью.

Что касается гостей конгресса в защиту мира, то мы вызываем повышенный интерес со стороны полиции. На каждого из нас несколько тайных, явных и даже назойливых агентов. На тротуаре взад и вперед маячат пикетчики всех двадцати девяти католических, всех сионистских, антикоммунистических и всех иных профашистских организаций в количестве примерно ста человек. Это — все, что сумели «послать в бой» из воображаемой армии в сто тысяч человек.

По закону пикетчик не имеет права стоять на месте, он должен двигаться, не мешая пешеходам. И вот, вытянувшись в нитку, гуськом шествуют кто с чем — один со звездой Давида, другой с плакатом, третий с картонным рупором, в который он время от времени трубит. Бросились в глаза опереточный «украинец» в серой смушковой шапке и широких шароварах, подпоясанных поясом, две монашки, несколько легионеров в серых костюмах с позументами, как у цирковых подручных. Все люди немолодые. Некоторые уже «на взводе». Этим легче: не так стыдно прохожих.