Ванда Василевская - Когда загорится свет

Людмила старательно разрезала бумагу на ровные полоски. «Мы дадим городу свет» — как это патетически звучит. Но тут же одернула себя, — это снова были плоские, мелкие мысли. Алексей может быть каким угодно по отношению к ней, но работать он умеет, это-то она знает. И если он сказал: «Мы дадим городу свет», то, видимо, он даст его во что бы то ни стало. И вдруг ее охватила тоска по этому Алексею, гордому, близкому, любимому Алексею. Но ведь именно этот Алексей весь был в словах, которые она только что прочла и которые врезались ей в память, — дерзкий, готовый на все, кипящий огромными планами.

Что же делать? Ведь нельзя же продолжить утренний разговор с того места, на котором он оборвался. Нужно как-то иначе. И тогда придется начать с признания, что она была неправа, что она оказалась сварливой, ревнивой бабой, всюду подозревающей соперниц, которых не было. Не возвращаться к этой теме вообще? Нет, невозможно. Надо же как-то покончить с этим, хватит трусливо прятать голову под крыло, тем более что теперь силы равны, — у него есть работа, интересная, ответственная, и ей никогда не придется упрекать себя, что она покинула Алексея в тяжелый момент его жизни. Силы равны.

Она вдруг почувствовала себя маленькой, слабой и глубоко обиженной. Ей захотелось плакать, броситься в объятия этого злого Алексея и выплакаться, выплакаться за все. Она смертельно устала. Но нет, нельзя рисковать, ведь он опять начнет смеяться, громко, глупо хохотать. «Негде даже поплакать», — подумала Людмила, слыша мелкие шажки женщины-врача, возвращающейся к своему микроскопу.

«Нет, я не стану начинать сама, пусть теперь он начинает, — решила она. — Я буду молчать, как будто ничего не случилось, будто этого разговора вовсе не было».

У Алексея вздулись жилы на лбу. Он впился глазами в маленького человечка, который сидел по другую сторону стола и беззаботно дымил папироской, внимательно глядя на двойную струйку голубоватого дыма.

— Разве это цемент? Что я стану делать с тем, что вы мне прислали? Недели беготни, просьб, ожидания, и, наконец, присылают черт знает что. У меня работа стоит, вы понимаете?

Волчин пожал плечами.

— Что ж я поделаю? Какой получаю, такой и даю.

— Это, по-вашему, цемент?

— Ну, если придираться… Разумеется, цемент не первый сорт. Но использовать можно.

— Интересно, на что? Чтобы у меня стены начали рушиться еще прежде, чем каменщики уйдут с постройки?

— Ну, уж сейчас и рушиться… А впрочем, может, и так.

— Да разве один цемент? Сталь вы прислали, половина никуда. Лом — и больше ничего.

— Что ж я могу поделать? Что есть, то и даю. А вы напрасно так расстраиваетесь, Алексей Михайлович. Я понимаю вас, но на нет и суда нет.

— Нет ли? Нет, я вас спрашиваю: скажите, положа руку на сердце, действительно нет?

— Да что ж… Странный вы человек, Алексей Михайлович. Нет ли?.. Может, и нашлось бы, я тут знаю одного человека, он бы мог… Разумеется, бывает цемент и немного получше, только надо достать.

— Вот и доставайте!

— Я? Каким же образом? Вот если бы вы, Алексей Михайлович, захотели…

— Да я не только хочу, я добиваюсь, кричу, умоляю…

— Ну, зачем же так? Тут криком ничего не сделаешь. Наоборот, добрым словом — ты мне, я тебе, как водится между людьми… Работу вы ведете большую, Алексей Михайлович, а так нельзя, как вы хотите… С людьми нужно по-хорошему, тогда кое-что и найдется. А так, на одних приказах да нарядах, далеко не уедете…

— В чем же собственно дело?

— Ну и трудно же с вами! — заерзал маленький человечек за столом. — Ну вот я, например… сам живу и другим жить даю. Не велика мудрость, а дело идет.

Алексей начинал понимать, в чем дело, но не хотел еще признаться себе, что понимает.

— Ну хорошо, но что же это имеет общего с цементом?

— С цементом… Ну вот, например, у вас есть грузовики, правда?

— Да, у меня есть грузовики.

— Ну вот, видите. И бензин вам дают, а это еще важнее. Тут есть один такой человечек, он мог бы достать цемент, хороший цемент. Только надо бы… Видите ли, у него там разные дела, так если бы вы дали ему грузовики, человек сразу бы иначе заговорил.

Алексей сжал кулаки.

— Это не мои грузовики и не мой бензин.

— Кто же говорит, что ваш? Кабы ваш, так никто и просить бы не стал… Что свое, то свое. А так у вас и цемент будет и человеку поможете.

— Да ведь это, товарищ Волчин, называется просто злоупотреблением.

— Ну, уж сейчас и злоупотребление! Все так делают, иначе ничего бы сейчас и не вышло, надо же как-то устраиваться. А у вас чем дальше, тем хуже будет… Пока вы только мусор убираете, а когда начнется настоящая работа, вы с материалом совсем зашьетесь.

— Вы, ваша контора обязаны доставлять мне материал.

Волчин выпятил губы, выпустив целую тучу дыма.

— Ну, разумеется… Контора обязана доставлять все, все, что у нее есть. А что у нас есть? Ничего… Вот такой цемент, как вы видели. А кирпич, а железо, а доски, а потом еще, когда дело дойдет до всяких там рам, красок, лаков… Ничего же нет! Вы забываете о том, что война…

— Так что же вы за контора? И зачем здесь сидят десятки работников?

— Контора как контора, и работники — по штату. Только, видите ли, все зависит от того, как подойти — официально или по-человечески.

— Вы это называете по-человечески?

— Да вы напрасно волнуетесь, Алексей Михайлович, никто же вас ни к чему не принуждает. Ну, я вам расскажу, например, такую историю: инженер тут один, вы его даже, наверно, знаете. И тоже с материалом были затруднения. А тут как раз ремонтировали один такой особняк, ну там-то материал был, да еще какой материал! Вот инженер, значит, и послал своих людей туда на работу, вот ему и с материалом было легче.

— Как на работу?

— Да ведь у него там целая куча рабочих. Утром они пришли, прораб проверил, а потом пошли в другое место. И все довольны. И особняк быстро отремонтировали, и инженер дефицитный материал получил.

— И прораб на даровой рабочей силе заработал, правда?

— Всякому жить надо, Алексей Михайлович.

— И вы не боитесь?

Волчин взглянул на него прищуренными глазами.

— Чего же мне бояться? Я свое делаю, красть не краду… Тут уж многие на меня жаловались… А куда они пойдут? К моему начальнику. А мой начальник — мы с ним знакомы двадцать лет — послушает, послушает, а потом при встрече и смеется: опять были, Степа, опять мне на тебя в жилетку плакались. Вот и все. А я вам даю хороший совет, Алексей Михайлович. Сейчас по первоначалу еще ничего, а потом вы совсем зашьетесь… Так уж лучше сразу завязать отношения с людьми, чтоб всякий был заинтересован, вы сами понимаете… На зарплату прожить невозможно, надо ж как-то устраиваться. Да и вам самим было бы легче.