Станислав Родионов - Вторая сущность

— Сколько денег-то нужно, говори…

Сын глянул на меня странно, сперва для меня непонятно. Да я сразу раскумекал этот взор — ждал он как бы тигра. Ну, не тигра — какой уж я тигр, — но поджарого вепря. А вползла медуза осклизлая.

— Спасибо, отец, не нужно.

И вперил взгляд в злополучный «комбайн», будто ничего и не случилось, будто и не приметил моего упадшего вида, будто и не перешагнул я через себя…

— Занял?

— Нет, не занимал.

— Чего у меня не берешь?

— Не надо, отец.

— Ты ведь просил.

— А теперь передумал.

— Обиделся все-таки…

Генка еще раз глянул на меня пронзительно, но теперь уж не как на медузу склизкую, теперь как на поджарого вепря, в которого не худо бы пальнуть из ружьишка. Короче, глянул свысока, шельмец. Это с чего бы? Злость меня обуяла, но, правда, на один недолгий момент.

Как я втолковывал сыновьям всю жизнь? Что легко добыто, то сразу забыто. Дитя, которое у родителей только берет, не спрашивая и не вникая, что и откуда, потом будет с тем же азартом брать у государства, поскольку уже привыкло. Вот и втолковал — смотрит на меня сын гордо, будто я милостыню предложил.

Но Генка бросил свой агрегат, подошел и поклал ладони на мои плечи. Усы, само собой, подрагивают, как у котенка. А глаза не то чтобы мокрые, но отсырели. Я, как известно, не девица, а мужик. Но, язви меня под сваю, тоже отсырел, и приятно ведь, когда сыновьи лапы свободно охватывают твои плечи.

— Ты прав, отец.

— Что я прав?

— Жизнь начинать надо с нуля.

— Хрен его знает, прав ли…

— Возьму только то, что сам купил.

— В комнате-то оставайся…

— Нет, отец.

— Ну а будет трудновато — скажешь?

— Скажу.

— Ведь не скажешь, усатая морда?

— Не скажу, отец.

Видать, я от радости крякнул. Малые детки — малые бедки, большие детки — большие бедки. А почему не так?.. Малые детки — малые победки, большие детки — большие победки. Мужика я вырастил, мужчину то есть.

А как воспитывал? Самоучкой. Книг-то нужных прочесть не довелось. Во главу угла положил вот что: дети за родителей не в ответе, но родители за детей всегда в ответе. А коли так, то лепи, и прежде всего душу. Думаю, что меж природой и родителями обязанности разложены примерно равно: природа дала ребенку тело, а родители должны вложить душу.

Но Эдик у меня из головы нейдет. Как выпадет Генке тоже колотиться по жизненным кочкам… Ведь помощи, шельмец, не попросит.

— Ген, а может, хоть с комнатой?

— Как братья в свое время, так и я, — перебил он, возвращаясь к своей штуковине.

Я подсел к нему — разговоров у меня накопилось. Главное, охота его предупредить в одном моменте, но так, чтобы не настроить в ненужном направлении.

— Один мужик в очках мне чудную байку рассказал.

Генка заулыбался, как автомобиль после мойки, — баек моих он наслушался.

…Якобы в каждом загсе заведены новые свадебные обряды, да все разные. Для проверки способностей к семейной жизни. Надо пройти четыре ступени. Первая: коли невеста сумела зажечь газовую плиту, а жених включить телевизор, то ничего, совместно выживут. Вторая ступень посложней: невеста должна сварить пельмени из пачки, а жених вбить гвоздь. Третья ступень и того лучше: невеста печет пироги, жених ремонтирует кран. А четвертая не всем под силу, зато семейное счастье обеспечено: невеста должна раздобыть джинсовые портки, а жених дубленку. В сельской местности обычаи другие. Там жених обязан заколоть поросенка, а невеста сварить бадью кваса. Но в одном районе и того пуще… На молодую пару налетели две женщины: одна в черном, другая в белом. И давай молодых дразнить да ссорить. Сперва все думали, что эти бабы представляют собой жизнь и смерть. А это теща и свекровь. Ну?

Генка мой не зеленым с дерева сорван — глядит на меня серьезно, сознательно. Знает, что у каждой байки есть своя гайка. Я приготовился к вопросам, чтобы давать уклончивые ответы. Не бухну же: мать Весты, мол, против тебя.

— Отец, я знаю… Мать Весты против меня.

— Откуда же? — очухался я.

— Веста сказала.

— И что намерен предпринять?

— Мне с Вестой жить, а не с матерью.

— Так-то оно так, да жить тебе, Гена, и с ее матерью, поскольку она от дочки неотделима.

Он сгрудил отвертки и бросил свою машину. Ждал моих дальнейших слов насторожившись.

— Лидия Аркадьевна против тебя, а ты ее поверни за себя.

— Как это «поверни»? — усмехнулся он.

— Вот тут, Гена, будет закавыка, мозгой шевельни-ка.

С молодым надо говорить равно. Не для воспитания, а, откровенно говоря, один возраст перед другим не имеет никакого превосходства. Ни старый перед молодым, ни молодой перед старым. Как, скажем, цветок и дерево, самосвал и легковушка… Те и другие хороши. И возраст — это всего лишь жизнь в разном времени. Генка живет для меня как бы в прошлом, поскольку я там, в двадцатичетырехлетии, уже был. Я для него живу как бы в будущем, поскольку в шестидесятилетии он еще будет. А вот, поди же, встретились в настоящем. Видать, как-то наше времечко пересеклось.

— Ген, ты на работе с чем имеешь дело?

— Знаешь ведь, с автоматами.

— А что у тебя в этих вот ящиках и ящичках?

— Инструмент, отец, — удивился Генка, поскольку эти ключи и сверла я неоднократно тягал.

— А какой ты журнальчик выписываешь?

— «Технику — молодежи»…

— А что ты сейчас мастеришь?

— В электронике копаюсь.

— Автоматы, инструменты, электроника… И все?

— Отец, скажи прямо!

А ведь говорено не раз, да, видать, не подошло сказанное к его сознанию, как автомобильное колесо к телеге.

Я вот думаю, куда бы свернула жизнь, принимай молодежь наши советы… Стал бы на земле рай, поскольку людской опыт приумножился бы несказанно. А стал бы? Не застопорилась бы жизнь на пределе, стариками достигнутом? У кого опыт, у того меньше хлопот. Только ведь опыт вроде бетона: затвердеет — хрен отдерешь. Такой вот опытный засядет хоть где — и незнакомое бракует, знакомое штампует. Между прочим, опыт есть родной братец стандарта.

Было бы верно, коли не скверно. Тем самым хочу сказать, что опыт хорош при уме, а так ему грош цена в базарный день.

— Ген, мир состоит из двух сущностей. Всего лишь из двух. Первая — это земля, машины, деревья, гарнитуры, твой «комбайн» расковыренный… Вторая сущность — это человеческие мысли, людские отношения, всякие страсти, любовь… Так вот ты, сынок, пока еще бултыхаешься в первой сущности.

— Ничего не понял, — бросил Генка, но насупился как бы на всякий случай.

— Имел ты дело с машинами да с железками. Ну и ладно. Родители тебя принимают, друзья понимают. А теперь шасть — и сразу из первой сущности во вторую перескочишь.

— Что, отец, куда перескочу?

— В сущность людских отношений, а ты об ней краем уха слыхал, пока мерин хвостом махал.