Станислав Родионов - Вторая сущность

Веселый парень Серега. Да из-за таких веселых леса нынче и плачут. Ходили мы в конце августа с Марией да с молодоженами по грибы и частично по ягоды.

Иду я, и глядь — мать честная, ель кривая. Белый бегемот залег в кустах. Только башка у него квадратная. Да откуда в наших лесах бегемоты?.. Подошел я ближе: свален матрас, а на нем холодильник старый. Понимай так, что везти на свалку неохота — ну и сгрузили в лесок.

А потом Мария ко мне обращается, поскольку увидела чудо: «Коля, гляди-ка, плоды белые». Ага, на елке. А под ней кострище — стекла, банки, куски хлеба… Компания яички покушала и скорлупку на ветки насадила для красоты.

Ну и еще один вскрик был в лесу, Вестин: «Смотрите, термитник!» Стоит в лесу дуля, сбоку ходуля. На высокий муравейник надели баллон лысый от собственного автомобиля.

— Серега, я тебе байку расскажу, от одного рыбачка слышанную…

…Поехал он как-то в лес, да запозднился. Аж в темноте дошел до облюбованной протоки. Ну и лег без костра, под кустики, поскольку мужик был смолено-моченый, просолено-копченый. Думал встать на зорьке и поудить. А на зорьке-то, матерь божья, как свистнет над головой, да ухнет, да брызнет, да все вздрогнет… Вскочил мужик — волки, думает. Иль вулкан какой взбесился? Нет, думает, война началась… Протер глаза-то… А рядом палатка стоит, молодцы пустые бутылки в кусты пуляют, музыка орет, а девицы на лужайке отплясывают нагишом. Ну?

— Тебе бы, Фадеич, лекции читать.

— На какую тему? — поинтересовался я.

— О защите леса от хулигана и мракобеса, — гоготнул он.

Веселый парень, а не пойму его. Вроде бы вкалывает на трех работах, о квартире думает. А с другой стороны, легкость в нем немужская, будто на парне кофточка с рюшками надета.

Семен Семеныч Гузь тоже мой рюкзак приметил и доброго пути пожелал. А потом спросил вполголоса, озираясь, как злодей у злодея:

— Нет ли чего новенького?

— Что касаемо одних и тех же моментов, то они одни и те же.

— А я уже начал кое-какую проверочку…

Ну и слава богу. Меня же влекла лесная поездка, перед которой омрачаться не хотелось. И после обеда, когда заступил этот змий Вячик, я старался в его сторону не глядеть. Да и работа нас вместе не сводила.

Как только Семен Семеныч вознамерился опечатать склад, я взвалил свой горбовик, попрощался и отбыл. В проходной стояла уже не Шура, а другая, молоденькая.

— Покажите рюкзак, — велела она.

— Да я Шуре предъявлял…

— То туда, а то обратно, — сказала она категорически.

Ее правда. Да мне показать не трудно, а снять его и потом вновь на закорки бросить. И то: спальный мешок, сапоги, буханка хлеба, консервы минтая в масле, рыболовецкие причиндалы… Однако закон надо блюсти.

Я отошел в сторонку, скинул мешок, расшнуровал и кликнул девицу. Она подошла нетерпеливо, поскольку люд валил с работы так, что турникет жужжал.

— Что в нем?

— Спальный мешок личный, на рыбалку еду…

А сам-то гляжу не в рюкзак, а на вахтершу. И вижу, как ее глаза под форменным беретом начали круглеть, чернеть и блестеть, как мазутом наливаться.

— Спальный мешок, говорите?

Я опустил взгляд на ее руки. Они, эти руки, тянули из моего рюкзака странную вещь, которую я хорошо знал, а узнать никак не мог, поскольку не должно ее тут быть. Руки-то эти вытащили мужское кожаное пальто на цигейке — стоимость вроде бы девятьсот рублей…

— И никакого спального мешка, — сказала вахтерша с ехидцей, уже берясь за телефон.

Турникет был ею заклинен. Скопившийся народ поглядывал на меня с завидным любопытством. А я стоял, хлопал глазами и вроде бы ждал продолжения фокуса, который видел в цирке, — сейчас, значит, вахтерша подойдет к кому-нибудь из публики, вытянет у него мой спальный мешок, отдаст мне, ей похлопают, а я поеду в лес… Но вахтерша звонила по телефону.

Потом все забегали, как на хорошем вокзале. Ой, туманы мои, растуманы, стою трезвый я или пьяный?

Пришел начальник охраны и молча сел писать акт о задержании. Потом из кадров пришли разглядывать меня и шептаться с вахтерами. Кто-то еще подходил, куда-то звонили, кого-то вызывали…

И прибежал Семен Семеныч Гузь — сделал губами трубочку, но эта трубочка дрожала от обиды.

— Такого, Николай Фадеич, я от вас не ожидал.

Меня ни о чем не спрашивали, будто все ясно. Да и что мог я сказать? Баечку?

А потом подъехала легковушка, из которой вышел крупный молодой человек. Все как бы расступились, давая ему подход ко мне. Он и подошел:

— Старший оперуполномоченный Петельников, — спокойно представился мужчина.

— Разнорабочий Николай Фадеич, — стал и я в себя приходить.

— Поедемте, гражданин разнорабочий…

— Куда?

— Не в ресторан же…

— Я на рыбалку намерился…

— Давайте сперва разберемся с этим уловом.

Дорогой я думал о том, кто подложил мне пальтишко. И вот закавыка — не знал его. Указующим перстом хотелось ткнуть в Вячика, поскольку куда как просто. Однако Вячик не дурак — только что мне угрожал, а потом кражу подстроил? Так ведь я сразу на него и покажу. Это-то он должен предвидеть? Остаются двое. Семен Семенычу подобные фокусы ни к чему, а Серега парень веселый, да и сам меня от Вячика предостерегал.

Тот-то, кто подложил, надеется, что меня посадят. А он, ветошь мазутная, будет якобы жить и наслаждаться. Дурак, видать. Неужели он мечтает о последующей спокойной жизни? Нет, парень, шалишь. Каждая несправедливость ляпает свою клейкую печать на душу. Да не на ту, которой зло сотворено, а на злодейскую. Эту печать вроде бы не видно, поскольку она глубоко внутри… Не сотрешь ее, не соскребешь. И что потоми будет у такого злодея в жизни хорошего или прекрасного — все ложь. А коли так, то, считай, ничего прекрасного и не будет. Душа — что колодец, подлость — что кирзовый сапог дырявый, в тот колодец уроненный. Воду пить можно, но подобающего вкуса не жди.

Кстати, давненько был случай со мной…

Только это я на автопредприятие пришел. И был там автослесарь вроде меня — ничего в нем вразумительного. А приезжает вдруг на своей машине, на новенькой, с иголочки, и на спидометре одни нули. Купил, сивый хвост. Конечно, в мыслях я обозвал его не хвостом и не сивым, а чем похуже. И зависть во мне такая зловонная разлилась, что самому противно. Молод был, первой сущностью жизнь мерял. И вот после таких темных мыслей просыпаюсь утром, а у меня на лбу шишка, именуемая чирьем. Красная и здоровая, вроде вылезающего из земли мухомора. Ну? Между прочим, слесарь десять лет на северной шахте отбойным молотком отстучал. Ну?

Все эти мысли в голову лезут, поскольку я спокоен. Поскольку совесть чиста. Хотя фактически я вор натуральный, взятый с поличным…

Приехали мы, самосвалу понятно, в милицию. В уголовную часть. Впервой я тут. Мужик квасом поперхнулся, в вытрезвителе очнулся.