Станислав Родионов - Вторая сущность

— Веста ему шарф вяжет.

— У него ж их пара…

— Покупные. К твоему сведению, любят мужчину или нет, можно узнать по шарфу. Если вязан женой, то любят.

— А мой-то, серенький, в мелкую дрипочку, вязан или как?

— Неужели куплен?

А зачем парик?.. Для воровства. Вот так бестия! Он-то украдет, а все шишки повалятся на подлинного Вячеслава Андреевича Коршунка. Задумано хитро. А кто он на самом деле, этот лже-Вячик, никому не ведано. Только вопрос: как он и что ворует? Через охрану муха не пролетит — сам видел, как его машину проверяли.

— Коля, ты не занемог?

— Где ж занемог, ежели пятый кусок пирога уминаю…

— Вид у тебя нахохленный.

— Это от переедания.

С другой стороны — закавыка. Допустим, что он спер паспорт, заделался Коршунком и ворует под его марку… Но подлинный-то Коршунок при случае скажет правду — мол, я не я, и лошадь не моя. Иль тут комбинация позамысловатее и не по моим зубам?

— И баек что-то не рассказываешь. — Мария все ко мне присматривалась.

— Это можно, — вздохнул я, как лошадь в конюшне.

…Был у нас в автохозяйстве мужик — по характеру не приведи господи. Со всеми перелаялся, включая директора. Ну и ушел. В больницу устроился по хозяйственной части. И врачей собачил, и нянечек, и больных — как ходячих, так и лежачих. Само собой, его выперли. В школу пошел тоже насчет хозяйства. Так пионеров обзывал. Попросили его вон. Потом вроде бы могилы копал. Однако умудрялся обругивать и траурную процессию, включая усопшего. В конце концов, устроился бедолага продавцом на рынке, но собачиться не перестал. И что — зажил себе спокойно. Благодарности ему, премии. Поскольку считается, что ругань продавцу к лицу, как соль к яйцу. Ну?

— Что ну?

— Нашел себя мужик.

— К чему рассказал-то, Коля?

— А к тому, что ошибочно я специальность выбрал.

— Кем же ты хотел бы стать?

— Милиционером, Мария.

— Господи!

С другой стороны, Гузь ведь начеку. Смотрит в оба. Придешь — взглядом ощупает, и уйдешь под его прицелом. Ежели только Вячик — пока будем так его называть — не сварганил такой способ выноса, что никому и в голову не придет. Скажем, прячет замшевый пиджак в выхлопную трубу. Не зря я байку про ворующую таксу ему рассказал.

— Не нравишься ты мне, Коля.

— Чего ж так?

— На лице забота… Вещи теряешь.

— Какие вещи?

— Мешок спальный потерял, теперь вот термос.

— Поэтому и хочу стать милиционером.

Допустим, Гузь проморгал. А ревизия? Коли есть воровство, то будут и нехватки. Да вроде бы этот Вячик работает всего полгода, ревизий могло и не быть, А вдруг никакое тут не воровство? Тогда что? Научный опыт? Ну да, пришельцы небесные наше складское хозяйство изучают, чтобы перенять.

— Завтра идешь на работу?

— Нет, склад наш опечатали.

— Зачем опечатали?

— Да один из грузчиков, язви его, пальто кожаное на меху уволок.

— Как же он? У вас охрана.

— Надел да вышел…

Надел да вышел…

Я соскочил со стула, как с электрического, хотя сиживать на последнем не приходилось. И полетел к окну, а потом кругами по комнате, в середине которой чаевничала испуганная Мария.

— Коля, что с тобой?

Вот почему он подъезжает к складу и сидит в машине, не вылазит. Якобы в себя приходит. А сам ждет, покуда я в помещении скроюсь. Тогда и хлопнет дверцей. Мать честная, ловкость какая! Да ведь он при любой погоде в одной рубашке. Якобы горяч. Вошел в склад в рубашке, а вышел в замшевом пиджаке, или в кожаном пальто, или в заграничной куртке, или в лайке… Смотря по сезону. И ни одна охрана не придерется. Но куда ж Гузь смотрел?..

— Да что с тобой, Коля?

— Мария, я отлучусь, — непререкаемо сказал я, начиная одеваться.

К старшему оперуполномоченному Петельникову и к его рыжему асу. Теперь у меня были факты железные, что гвозди, — теперь можно писать протоколы.

Не вовремя зазвонил телефон. Поэтому в трубку я бросил второпях:

— Да-да!

— Николай Фадеевич? — удивленный голос и вроде бы знакомый.

— Он, как таковой.

— Вы дома?

— Пока еще не в кутузке, Семен Семеныч, — узнал я сытные нотки.

— И что делаете?

— Жду вызова в органы.

— Николай Фадеевич, вы спецовку мне не сдали.

— Так она висит в шкафчике…

— Нужно расписаться, официально.

— Заехать, что ли?

— Сейчас можете?

— Через сорок минут буду…

Голос вежливый, ласковый, на «вы». Да только как ему простить, что сразу поверил в мое воровство? А с другой стороны, знал он меня маловато.

Я оделся, повязав шарф, Марией связанный, что мне было известно давно и доподлинно, а спросил ее, чтобы приятность лишнюю узнать. Встал я в передней и глянул на Марию…

Сидит она как в воду опущенная. В сущности, старая женщина. И, говоря откровенно, со мной несладко пришлось — это она истинно сказала, когда я, вспылив, к Паше укатил. И помрем скоро, как ни упирайся. И Мария моя помрет…

Кольнуло меня в самое сердце: господи, о чем это я? О смерти Марии. Ведь часто об этом думал — и о своей смертушке, и о Марииной. О смерти только дураки не думают да животные. Но думал головой, умом то есть. А вот сейчас на душу перешло, почему и кольнуло. Как они меж собой разнятся-то, ум и душа. Тогда вторая сущность есть не только душа, но и ум. В совокупности. Короче, человеческий дух.

И опять мы с Марией глянули друг на дружку, будто вместе испугались чего. Не знали мы, что увидимся теперь не здесь и не так. Если знать все наперед, то вместо жизни будет мед.

Трамваем поехал, вкруговую, а мог бы прямиком на троллейбусе. Видать, не очень-то тянуло меня в склады.

Ум умом, душа душой, а есть и натура. Что это за птица и с чем ее кушают, никто не знает. Одно доподлинно: ум натуре не начальник, она может и против пойти. А вот к душе натура прислушивается, поскольку живут они рядышком. Это я все про себя.

Два полушария — между прочим, больших — учат меня не встревать. Поскольку и сам медали не заработаю, и Марии серебряную волосинку добавлю. А натура вершит по-своему. Вот и подумаешь: два-то полушария есть, а не мешало бы и третье.

Что касаемо подлецов и прочей живности, то с ними вопрос решен отрицательно. Не любят их. А вот существует пара разновидностей, к которым народ питает лишь усмешку, а я терпеть не перевариваю.

Есть трава подорожник. Ты ему грядку унавоженную предложи — не произрастет. А вот к дорожке какой сбежится с большим удовольствием. Любит, чтобы его топтали. Вот и люди такие есть. Подхалимы то есть. Глянешь на такого и ошибешься, поскольку внешне он похож на мужика — и брюки носит, и бреется, и пиво пьет… А как начальника увидит, так сразу не мужик, а пресмыкающееся. Тьфу!

А второй тип из этой пары разновидностей будет сильно противный. Он как бы ничего не замечает под тем соусом, что якобы не его дело. Кричи при нем, гори, тони или помирай от приступа — не обернется. Да еще и хитрые оправдания заготовит. Знавал я одного подобного: «А мне встречались в жизни только хорошие люди…» Врет и не потеет. Да где он жил? Под колпаком? Одним сахаром питался? Знаю я эту закавыку… Встречал он плохих, как не встречать, да обходил их стороной, чтобы не связываться и свои нервишки не растрясти.