Феликс Сузин - Единственная высота

Резолюция была принята в формулировке Шевчука.

Чахлую траву придорожных газонов чуть примочила скудная роса. Чернеющий асфальт быстро просыхал серыми полосами. Было раннее утро, но солнце грело вовсю.

Дагиров открыл дверь своим ключом, осторожно вошел в прихожую и, стараясь не шуметь, поставил чемодан на пол. Но жена услышала, вышла из спальни и, еще теплая, непроснувшаяся, обняла, похожая в своей коротковатой пижаме на подростка. Он поцеловал ее в шею, милые родные завитки щекотали лицо, и вдруг похолодел: господи, не выполнил ее поручения, ничего не купил в Москве. Забыл, напрочь забыл! Как многие сильные, уверенные в себе люди, он не умел лгать, а когда пытался, то лицо становилось напряженным и несчастным, а слова словно спотыкались друг о друга.

— Ты уж извини, — начал он осторожно, — но знаешь, отложил все личные дела на последний день, только собрался в эту… «Ванду», даже твой список в пиджак переложил, как позвонил академик Извольский, попросил проконсультировать жену. Отказать неудобно. Потом приехал Остапович, композитор, который у меня лечился, потянул к себе. К вечеру спохватился — все магазины закрыты. Ты уж извини, в следующий раз все будет исполнено в лучшем виде. Прямо с вокзала поеду по магазинам.

— Ох, Боря, — рассмеялась жена, — не смеши, не надо. Следующий раз будет таким, как этот и как все предыдущие. Уверена, что ты и не вспомнил даже о моих просьбах. Все эти тряпки, косметика, по-твоему, — бабья блажь. Да, конечно, это не хлеб насущный. Но, увы, такова уж наша женская натура, надо нам чиститься, прихорашиваться, наряжаться — чистить перышки. Не столько ради вас, мужчин, сколько ради себя. В этом наша радость, наше самоутверждение. Но где тебе воспринять такую простую премудрость. Когда какая-нибудь больная через пять-шесть дней после операции начинает подводить глаза и красить губы, — это тебе понятно, это тебя радует — значит, выздоравливает. А женщина вне болезни выпадает из твоего поля зрения. Существует рядом — ну и ладно.

АНДРЕЙ Николаевич Воронцов по четвергам, как обычно, сидел в библиотеке и просматривал новые книги и журналы. Занимался он этим весьма неохотно, так как давно пришел к выводу, что избыточная информация забивает и отупляет наш бедный мозг, лишая его способности мыслить оригинально.

Воронцов наискось пробегал оглавление и брался за другую книгу. Одна привлекла его своей добротностью: веленевая бумага, синий ледериновый переплет с золотым тиснением. Прямо юбилейный альбом, а не скромный сборник. Название было длинное и скучное: «Тезисы докладов объединенной научно-практической конференции лечебных учреждений и государственного медицинского института…» — невозможно было дочитать до конца, а уж заглядывать в сборник и вовсе не хотелось. Но любопытство взяло верх. Воронцов, лениво позевывая, стал просматривать выделенные жирным шрифтом заголовки статей. От множества фамилий рябило в глазах. Как он и предполагал, ничего заслуживающего внимания. Громоздкие многозначительные и потому плохо понимаемые названия с обязательными «при» и «у». Скучища!.. Он хотел было захлопнуть книгу, как вдруг внимание зацепилось за две строчки… под ними еще две… и еще. Три статьи одного и того же автора. Фамилия не вызывала никаких ассоциаций.

«Лечение переломов голени аппаратом», «Лечение последствий переломов аппаратом», «Сроки нетрудоспособности у больных, вылеченных с помощью аппарата». Интересно! Он нашел нужную страницу.

Оказалось, автор использовал его, Воронцова, аппарат и получил отличные результаты. Но придраться нельзя: в тексте первой статьи есть звездочка, а внизу страницы сноска петитом:

«Использован модифицированный нами аппарат для остеосинтеза, предложенный А. Н. Воронцовым, авторское свидетельство №….»

Воронцов стремглав выскочил из библиотеки и сразу же вернулся обратно. Постой, постой, бюллетень с описанием изобретения напечатан меньше года назад. Когда же бойкий конкурент, не имея рабочих чертежей, успел рассчитать конструкцию, наладить выпуск аппаратов (не поставив, кстати, в известность автора изобретения), научился работать с ними и применил их в клинике? Даже многорукому Шиве такое не под силу. Кроме того, вылечил свыше сотни больных, обработал результаты и даже опубликовал их. Непонятно!

Воронцов задумался. В памяти всплыло смуглое красивое лицо, чуть расплывшийся орлиный профиль, седые виски, спокойная гортанная речь уверенного в себе человека… Похоже. Очень похоже! У Шевчука остались чертежи первоначальных вариантов аппарата, и, когда Воронцов уходил, он, конечно, забыл их вернуть.

Молодец! Такой деловитости и напористости можно только позавидовать. А кто лишен этих качеств, будет, как Воронцов, прозябать на вторых ролях. Надо уметь ориентироваться с ходу!

И упрекнуть его не в чем. Конечно, использовать изобретение своего бывшего сотрудника, не поставив его об этом в известность, не совсем этично; но этика руководителя — наука гибкая и представляет социологам широкое поле деятельности.

И все же, даже если предположить, что под руководством Шевчука сразу закипела бурная деятельность (в чем позволительно усомниться), то и в таком случае за два — два с половиной года никак невозможно набрать такой обширный материал. Что-то тут не так…

Тимонин точил карандаши. Делал он это старательно, плавно поворачивая под лезвием безопасной бритвы граненый стерженек.

В открытую фрамугу тянул легкий ветерок, аккуратные стружки шевелились на листе бумаги, как живые. В пластмассовом стаканчике покоилось уже около десятка похожих друг на друга, как близнецы, остро отточенных карандашей, но Тимонин продолжал методично орудовать лезвием. Настроение было мирное…

Горячечные вспышки уязвленного самолюбия терзали Георгия Алексеевича все реже и реже. Словно пловец после дальнего заплыва, отмякал он, греясь на солнце. Дагиров — личность яркая, самобытная, это отрицать нельзя, но и он, Тимонин, кое-что стоит. Фактически все экспериментальные исследования ведутся под его руководством, а эксперимент — будущее дагировского метода.

Недавно после долгих уговоров наконец приехала жена. Критически поджав губы, прошлась по улицам, заглянула в магазины, а потом сказала, что город ей нравится. Проведя бессонную ночь, договорились обо всем, поделили взаимные обиды, наметили дальнейшую тропку, теперь-то далеко не длинную. Даже дачу решили купить.

Лишь иногда проскальзывала коварная мыслишка: а что если все же Шевчук вспомнит о нем, и вновь всплывет неосуществленная мечта — своя кафедра? Как тогда поступить? На этот вопрос Тимонин не мог дать себе ответа.