Феликс Сузин - Единственная высота

— Зачем же горячиться, Борис Васильевич, — примиряюще произнес Тимонин. — Самое лучшее — разобраться на месте. Давайте завтра пройдем по отделам и увидим, что к чему.

Двор института пересекали канавы. Уже который год монтажники в разных местах вскрывали теплотрассу, меняли трубы, шипела сварка, черная копоть гудрона пачкала стены, но зимой все равно было холодно, и по весне опять горы выкинутой глины засыпали тщательно разглаженные дорожки. Сантехники били себя в грудь, крыли на чем свет проектировщиков, но теплее от этого не становилось.

Через канавы были переброшены шаткие доски. От корпуса к корпусу поперек земляных увалов тянулись узкие тропки, по ним и ходили, оступаясь в в грязь, балансируя на досках. Один вид этих канав приводил Дагирова в бешенство. Пробежав по качающимся доскам, он подозвал начальника ОКСа, и посреди двора, при всех начался разнос.

Невольная задержка дала возможность разгореться спору, который возник на ходу между Коньковым и Матвеем Анатольевичем. Началось с легкой пикировки.

— Слышал, что вы, теоретики, рассчитываете занять весь клинический корпус, когда мы переберемся через дорогу. Так, что ли?

— Было бы неплохо, — осторожно ответил Матвей Анатольевич.

— А надо ли? — Коньков был полон сарказма.

— Да не помешает. Тесно живем.

— Ну и чем же, позвольте вас спросить, вы будете заниматься в таких хоромах?

— Тем же, чем до сих пор.

— А-а… понятно. — Коньков нашел втиснутый в грязь кирпич и прочно на нем утвердился. — А вы знаете, Матвей Анатольевич, почему ваш отдел называют секретным?

— Не знаю и не интересуюсь.

Матвей Анатольевич был сух и чопорен и зябко поворачивался спиной к свежему ветерку.

— А потому, Матвей Анатольевич, что никто не может объяснить, чем ваш отдел занимается.

Никто не засмеялся. Матвей Анатольевич выпрямился, щеки его втянулись.

— Надеюсь, Александр Григорьевич, вы высказываете не официальное мнение?

Коньков понял, что зашел слишком далеко.

— Нет, что вы? Это шутка, институтский фольклор. Конечно, отвлеченные изыскания необходимы, вопрос: когда и где… Стоит ли ими увлекаться…

— Ну, разумеется. По-вашему, лучше закрыть все лаборатории, сдать в металлолом электронный микроскоп, собак — на мыло, кроликов — на жаркое, расставить всюду койки и оперировать, оперировать с утра до ночи. Чтобы весь Крутоярск сверкал аппаратами. А что и как делать завтра и тем более послезавтра — неважно.

— Э-э, Матвей Анатольевич, так нельзя. Вы слишком вольно трактуете мои слова.

Они разгорячились, и их перепалка привлекла внимание Дагирова.

— Товарищи! Вы что? — вмешался он. — Нашли место для спора — посреди двора. Как средневековые схоласты, на потеху публике. Может, мне стать на кирпичик и помочь вам в выяснении отношений? А? Тем более, что у меня тоже есть кой-какие соображения. Нет, не хотите? Тогда посвятим программе будущего ближайшее заседание ученого совета, а подготовить его попросим Александра Григорьевича и Матвея Анатольевича. Теперь же хватит дискуссий. Начнем с биофизиков.

К Воронцову зашли напоследок, так, посмотреть, все ли в порядке. Его лабораторию не собирались трогать с насиженного места. Слишком сложно было бы вновь подводить силовой кабель, доставать медные листы для заземления, обтягивать комнаты сеткой-экраном. Да Воронцов и не просил новой жилплощади. По его мнению, лучше быть в тесноте, но подальше от недремлющего ока начальства.

Взглядов он придерживался самых демократических и отнюдь не требовал от подчиненных, чтобы они появлялись на своем рабочем месте ровно в восемь, а покидали его не раньше пяти. Но порученное задание — вынь да положь. Когда что-нибудь не ладилось, а сроки поджимали, Воронцов не стеснялся задерживать своих «ребят» до последнего автобуса, а то и прихватить субботу с воскресеньем. «Ребятам» помоложе сей вольный режим весьма нравился, те же, кто постарше, чувствовали себя непривычно. Институтские контролеры на воронцовской лаборатории демонстрировали свое рвение и писали докладные, которые Дагиров пока что складывал в папочку, вроде никак на них не реагируя, хотя воронцовских «ребяток» встречали днем то в универмаге, то на водной станции.

Интересно было посмотреть, что же получится у этого оригинала, нелегально внедрившего ненормированный рабочий день. Может быть, для научных работников так лучше. Теперь, когда открыли биоритмы, когда людей делят по деловой активности на «жаворонков» и «сов», когда он сам чувствует прилив сил лишь к ночи, а утром никак не может разогнаться, трудно сказать, может быть, Воронцов и прав. Дагиров мог позволить себе такой административный эксперимент и приказал начальнику отдела кадров, который волновался больше всех, не трогать Воронцова и вообще делать вид, что ничего не происходит. Но как настоящий ученый он не мог ограничиться простым созерцанием и ради интереса подкидывал Воронцову одно задание за другим.

Теперь настала пора проверить.

— Да, — сказал Дагиров, окидывая взглядом стеллажи с аппаратурой, рулоны лент, испытательные стенды. — Богато живете, Андрей Николаевич. Потихоньку, потихоньку, а сколько вы у меня денег потратили — уйма! Это что за штука? — Он показал на толстую колонку с отходящим в сторону набором сочлененных между собой штанг, последняя из которых заканчивалась чем-то вроде бинокля.

— Это операционный микроскоп, Борис Васильевич.

— А зачем он вам нужен?

— Для микрохирургии.

— Отлично. А сколько он стоит?

Воронцов был сама безмятежность.

— Не знаю, Борис Васильевич. Тысячи две-три.

— Долларов?

— Долларов или марок. Микроскоп немецкий.

Дагиров всплеснул руками.

— Да вы, оказывается, не от мира сего. «Тысячи две-три…» Доллары или марки — вам все равно. Вы хоть представляете, что значит раздобыть эти три тысячи долларов?! Я и так уже ограбил почти весь валютный фонд крутоярских заводов. Ну смотрите, если узнаю, что этот микроскоп не используется на полную катушку…

Усилием воли он заставил себя сделать паузу, помолчав, посопел, вынул сигарету, посмотрел на нее недоуменно, сунул обратно в пачку и стал расспрашивать о делах текущих. Микроскоп был забыт, больше о нем не вспоминалось, но Воронцов знал, что через год и через два, время от времени Дагиров будет обязательно вспоминать об импортном микроскопе, интересоваться, и теперь хочешь не хочешь придется эту купленную, в общем-то, больше из любопытства бандуру пристроить к делу. Хорошо хоть Дагиров не поинтересовался некоторыми другими приобретениями, особенно относящимися к начальному периоду оснащения лаборатории.

Думая об этом, Воронцов между тем показывал Дагирову рабочую схему устройства для полуавтоматического управления аппаратом. Все висело, как говорится, «на соплях»: панельки не были закреплены, клубками вились разноцветные провода и включалась схема через раз. До окончательной конструкции было далеко, но Дагиров довольно улыбался: он давно задумал добиться того, чтобы движущиеся детали аппарата могли перемещаться непрерывно или прерывисто, — по заданной программе. Само напрашивалось согласование удлинения конечности с суточным ритмом роста клеток и многое другое, что он не мог еще четко сформулировать, но что позволяло проникнуться твердым убеждением в необходимости подобного устройства.