Алексей Горбачев - Сельская учительница

— Валентина Петровна, почему так получается, — обратилась к ней Люся Иващенко, — в школе нам говорят одно, в жизни мы видим другое. Кузьма Фокич расхваливает нам «елочки» да «карусели», пичкает плакатами да рисунками комплексной механизации, а на ферме у нас ручная дойка, навоз выгребают лопатами, воду с реки подвозят на лошадке… Агитируют: иди в животноводство, поднимай вторую целину. У меня, например, нет желания садиться под корову с аттестатом зрелости.

Да, Люся Иващенко права: по старинке, по-бабушкиному садиться под корову с аттестатом не каждой захочется. Она права и в другом: на уроках Раков учит одному, на фермах ученицы видят совсем другое… Вспомнилась тетя Лена, та самая тетя Лена, которая угощала ее вкусным парным молоком на берегу Лебяжьего озера. Тогда Валентина обратила внимание на болезненно-узловатые пальцы старой доярки. «От работы руки такие», — поясняла тетя Лена. Верно. От работы. От каждодневной ручной работы… И ей, учительнице, трудно было понять, почему в таком богатом колхозе фермы почти не механизированы. И не потому ли девчата раздумывают: идти ли туда после школы, или не идти?

«Зачем же в таком случае они вообще ходят на ферму? — недоумевала Валентина. — Вот тебе и перестройка школы, вот тебе и производственное обучение по картинкам».

В учительской она увидела Ракова, тот разговаривал с кем-то по телефону.

— Да не для меня, а для школы гвоздики-то надобны! — кричал он в трубку. — Килограммчиков десять, не больше. Добро. Завтра приеду. В долгу не останусь.

«О гвоздях заботится, а учеников бросил в мастерской», — злилась Валентина. Она положила перед Раковым книжку «Производственное обучение в средней школе».

— Кузьма Фокич, вы знакомы с этой книгой?

Он краешком глаза глянул на обложку.

— Знаком. А что?

— В ней написано совсем не то, что делается в нашей мастерской.

— Книжка-то написана не про нас.

— Но для нас! Честное слово, была бы моя власть, не отпустила бы ребят в мастерскую.

Раков усмехнулся.

— Стишками баловались бы…

— Лучше стихи учить, чем слоняться без дела по мастерской, бегать в магазин за водкой. Разве для этого ребята ходят в мастерскую? Чему они там научатся?

— Занимайтесь-ка лучше своими диктантами да глаголами и не лезьте вы не в свое дело, — незлобливо отмахнулся Раков, торопясь куда-то.

Председатель колхоза Роман Прохорович Подрезов находился в том приподнято-радостном настроении, в каком обычно бывает любой человек после внушительной и вполне заслуженной победы. На днях он узнал, что колхоз вышел на одно из первых мест в области по всем показателям и занесен на областную Доску почета. Видимо, специально приезжавший с этой вестью секретарь райкома торжественно поздравил председателя и пожелал — так держать.

— Будем так держать, Иван Трифонович, и дальше пойдем, — не без гордости ответил ему Подрезов. Он был уверен, что теперь зачастят в Михайловку корреспонденты, пойдут писать о нем, фотографировать…

Маяк есть маяк, и о нем должны знать люди.

В дверь постучали.

— Да, да, войдите, — баском разрешил председатель.

В кабинете появился Лопатин — ладный, по-солдатски подтянутый.

— А, Михаил Корнеевич? — радушно воскликнул Подрезов. — Проходи, садись, учитель. Ну как твое педагогическое поприще? — с едва уловимой иронией поинтересовался он, протягивая руку.

— Трудимся потихоньку, — ответил Лопатин.

— Эх ты, «потихоньку», — упрекнул Подрезов. — С твоими ли руками, с твоей ли головушкой да «потихоньку»… — Председатель сердился на Лопатина: тот отказался от настоящей работы, от заведования большой колхозной мастерской и ушел преподавателем труда в школу. Уговорил-таки Зорич своего бывшего ученика, переманил, можно сказать, из-под носа уволок. — Говорят, на повышение в школе пошел, секретарем парторганизации избрали тебя?

— Доверили.

— Мы тоже могли бы избрать. Знаем тебя, ценим, — польстил председатель и, видя, что это не действует на собеседника, перешел на другой тон. — Послушай-ка, Миша, да плюнь ты на эту школу. Место за тобой. Хочешь, хоть завтра принимай. Сам, должно быть, знаешь, что дела в мастерской идут не так, как хотелось бы.

— Это известно.

— Вот видишь, — еще более оживился Подрезов, у которого затеплилась надежда выхватить Лопатина из школы. — Знаешь, как говорится, большому кораблю большое плавание. А школа без тебя обойдется, если надо, пошлем туда другого. Эка важность учить ребятишек доски строгать да напильником орудовать. Там не ахти какой специалист нужен, любой справится.

— Теперь ясно, почему жаловалась на мастерскую Майорова.

— Майорова жаловалась? На нашу мастерскую? — удивился Подрезов. — Плохо отремонтировали стиральную машину? Так мы этим делом не занимаемся. Или кто из слесарей-токарей обидел девичью гордость? Это уж личное…

Лопатин прервал его:

— Я пришел не для выслушивания ваших шуток, а с серьезной претензией. Майорова была сегодня в колхозной мастерской, где проходят практику десятиклассники. Ребята на побегушках, им даже гаечного ключа не доверяют!

Подрезов развел руками.

— Ну, брат, не ожидал от тебя такого. Пусть Майорова говорит, ей простительно, она ничего не смыслит в нашем деле. А ты? Не ожидал, право не ожидал, — сокрушенно говорил он. — Ты ведь знаешь, чтобы научиться мастерству, нужно и на побегушках побыть. А как же! Сам-то разве не был когда-то на побегушках? Уверен — был, потому и толк из тебя вышел.

— Что было, то прошло, плоховато учили нас. И не хочется, чтобы то плохое повторялось.

— Постой, постой. А разве я лично за плохое?

— Не могу утверждать, но мне кажется, что для вас важно только одно, чтобы ребята хорошо работали — сеяли, свеклу убирали, фермы чистили, а чему и как они учатся, вам дела нет.

Подрезов посуровел. Нервно тарабаня пальцами по настольному стеклу, сердито сказал:

— Ну, это ты слишком. Я с Законом о перестройке школы знаком, обе руки за него поднимаю.

— Руки-то вы, быть может, поднимаете, а дело плохо движется.

Председатель широко зашагал по кабинету, скрипя половицами.

— Критиковать и я умею! Да, да, научились критиковать! — Он подбежал к Лопатину. — А ты принимай мастерскую, наведи там лоск. Не хочешь? На легкие хлеба потянуло. Конечно, в школе полегче — дал мальцу рубанок — теши чурбак, все равно выбрасывать…

— И школа и колхоз одинаково отвечают за учеников, за их будущее! — повысил голос Лопатин. — А что касается легкого хлеба — всюду легко, если ничего не делать, и всюду трудно, если работать по-настоящему.

— Ты мне здесь афоризмы не сыпь, я их сам не меньше знаю. Останавливать работу в мастерской из-за учеников не могу, у меня ремонт техники идет, а что такое техника, ты, думаю, не забыл… У меня план, график.