Алексей Горбачев - Сельская учительница

Таран подошел к Жене Кучумовой, и та, видимо, побоялась отказать, вышла с ним на круг. Ветров снял полушубок, подхватил Люсю Иващенко и, кажется, не очень-то прислушиваясь к музыке, танцевал. Девушка прильнула к нему, и ее лицо выражало такую восторженную радость, что Валентина удивилась: не влюбилась ли хорошенькая Люся в молодого агронома?

— Давайте потанцуем, Аня, — пригласила она.

— Давайте, Валентина Петровна, — согласилась та.

— Иващенко часто танцует с Ветровым?

— Нет, только сегодня. Это я подстроила.

— Зачем?

— Аркадий Тихонович нравится Люсе, — шепотом призналась Аня.

«Это заметно, это очень заметно… А Ветрову нравится Лиля, классический треугольник», — грустно подумала Валентина и вслух сказала:

— Зачем вы, Аня, ходите сюда?

— На людей посмотреть, себя показать.

— Вам интересно?

— Нет. Но больше пойти некуда.

Да, да, больше пойти некуда. По субботам и воскресеньям старшеклассники могут ходить на танцы и кружиться до десяти вечера, только до десяти. Если кто задержится и об этом узнает Марфа Степановна (а она обязательно узнает!), будет нагоняй и ученику и классному руководителю. До десяти на танцах делай что угодно. По всей вероятности, вот на таких танцах школьники приучаются курить, поругиваться, с запретным любопытством посматривать на девушек. Словом, танцы превращаются в ту пресловутую «улицу», на которую потом так часто кивают: испортила-де человека, погубила.

А на школьных дверях по вечерам и в воскресенье висит замок…

На танцы пришел Саша Голованов — принаряженный, чисто выбритый, надушенный. К нему сразу подбежала Настенька, встала рядом — счастливая, тревожно-улыбчивая.

— Лиля, дай ключ от библиотеки, пойду одеваться, — попросила Валентина.

— Уже уходишь? — удивилась Лиля. Она хотела задержать подругу, но махнула рукой — бесполезно, не удержишь.

На лестничной площадке Валентину догнал Саша Голованов.

— Лучшие танцоры только прибыли, а вы уходите, — с сожалением сказал он.

— Пока лучшие собирались, плохим надоело.

— Оставайтесь, Валентина Петровна, потанцуем, — упрашивал парень.

— Знаете, Саша, откровенно скажу вам — такие танцы возмущают меня и бесят. Если и дальше так пойдет, здесь появятся всякие рок-н-ролы, буги-вуги и прочая дрянь.

— Мы не допустим такой пошлятины.

— Допустите. Если допускаете курение, плоские шуточки, хулиганство, почему не быть другому? Будет! А вы, добру и злу внимая равнодушно, проходите мимо. Где-то я читала, что танцы — это праздник души. А что делается у нас? Подойдет подвыпивший «кавалер», пыхнет в лицо табачным дымом и потащит, именно потащит на круг… Это грубо, дико. И никому дела нет, словно так и надо. Я проведу беседу в классе и категорически запрещу ребятам ходить сюда на танцы.

Саша Голованов переступал с ноги на ногу, подавленно молчал. Он и сам бывал редким гостем на танцах: не хотелось видеть того, что порой творилось в фойе. Но так уж издавна повелось, что танцы были чем-то вроде приманки для сельской молодежи. Если, например, должна была состояться какая-нибудь лекция или демонстрировался полезный сельскохозяйственный фильм, в извещениях об этом говорилось: «После — танцы». Ребятишки, а может быть, и взрослые, добавляли к этим словам: «До упаду». Часто рядом с «танцами» пестрело: «Работает буфет». К «буфету» никто и никаких слов не добавлял, всем ясно: там выпить можно и закусить…

— Хозяйничает на танцах Таран, свои порядки устанавливает, он — всему голова, — продолжала Валентина.

Еле переводя дыхание, к ним подбежала Настенька Зайкина.

— Вот где ты, Саша… А я тебя ищу. Идем.

— Погоди, — отмахнулся он. — Я сейчас вышвырну этого Тарана! — Саша Голованов застучал каблуками по ступенькам.

Валентина и Настенька остались вдвоем на узкой лестничной площадке.

— Отстань от него, Майорова, — грозно и в то же время умоляюще-беспомощно сказала Настенька. Ее серые влажные глаза смотрели враждебно, подкрашенные губы нервно подрагивали.

— Настенька, поверь, я не пристаю к нему.

— Врешь, врешь! — шепотом выкрикивала девушка. — Опозорю я тебя, Майорова. Слышишь? Опозорю. Отстань от него. Слышишь? Отстань.

Валентине было жалко Настеньку, и отвечала она ей правду — не пристает к парню, не нужен ей Саша Голованов. А самой было приятно вспоминать недавний разговор с Лилей, когда подруга сказала, что Саша любит, страдает… Тогда она рассердилась на Лилю, потом стала присматриваться к парню, прислушиваться к его словам. Иногда он прибегал к ней домой и просил: «Валентина Петровна, проверьте контрольные работы. Неудобно посылать в институт с грамматическими ошибками». Она с удовольствием проверяла и радовалась, не находя ошибок. Саша Голованов — парень скромный, простой, но вместе с тем он казался ей необыкновенным, не похожим на других. Валентина боялась признаться самой себе в том, что он понравился ей, боялась говорить о нем с Лилей, потому что догадливая Лиля по тону голоса, по блеску глаз может понять многое.

Порой Валентине хотелось, чтобы Игорь приехал в Михайловку и настойчиво приказал: «Собирайся!» Или сказал бы другое: «Остаюсь в Михайловке, Николай Сергеевич дает мне работу в школе…» И все было бы ясно, понятно… Саша Голованов пришел бы на свадьбу с Настенькой, и Настенька вот так не разговаривала бы с ней, и в школе Марфа Степановна относилась бы по-другому.

Был хмурый холодный вечер. На реке гулко постреливал от мороза лед.

Валентина ушла с танцев. Она шагала по кочковатой мерзлой дороге, еще не покрытой снегом, видела темные школьные окна, будто нарисованные дегтем на беловатых стенах. Вспомнилось, как обсуждали «Балладу о солдате». Ребята спорили, Федор Быстров чуть ли не разругался с Аней Пеговой, которая обвинила авторов фильма в том, что они мало показали героические подвиги. Федор Быстров горячо накинулся на девушку, убеждая, что она ничего не поняла, что фильм совсем не об этом. Валентине пришлось вмешиваться. Словом, интересное получилось обсуждение…

А разве нельзя проводить такие обсуждения чаще?

Валентине вспомнилось и другое: когда-то, еще студенткой, она бывала на практике в городской школе. Там каждый субботний вечер был заполнен чем-то интересным, волнующим. Ребята приглашали к себе в гости старых большевиков, Героев Советского Союза, писателей, артистов, художников… Да, но в Михайловке нет ни писателей, ни Героев Советского Союза, кого пригласишь? Но, черт возьми, в конце концов, в школе есть радиола, есть патефонные пластинки, можно попросить у директора денег и купить новые — Чайковского, Глинку, Прокофьева! Она как-то заходила домой к историку Назарову. Боже мой, сколько у него всяких репродукций картин, художественных альбомов, книг по искусству, и все это лежит без пользы. Правда, он приносит репродукции в класс как наглядные пособия, но можно уговорить Ивана Константиновича и устроить в школе выставку его богатства.