Сергей Антонов - По дорогам идут машины

Под вышками мерно качались черные рычаги насосов с носатыми противовесами, били земные поклоны, кланялись, словно стараясь оправдать свое название «монашки», которое дали им рабочие. Из-за отсутствия людей эти рычаги сами казались одушевленными. Под некоторыми вышками «монашек» не было. Вместо них установлены крестовики с задвижками и манометрами. Промысел работал. Чувствовалось, что все скважины непрерывно находятся под наблюдением людей. Но где они — эти люди?

— Как вы справляетесь? Ваш участок раскинулся на несколько квадратных километров… — спросил я Бедирханова. — Сколько у вас человек следят за скважинами?

— Трое.

— Как так — трое?

— Не понимаешь, как трое? Раз, два, три — и все. Только теперь, конечно, трудно держать в распределительной три человека. Подготовка к зиме.

— Ну, конечно, трудно. Разве справятся трое?

— Так я оставил двоих. Сейчас почти все на засыпке труб. Чтобы зимой не замерзала воздушная линия. А то придется, как в прошлом году, примусами отогревать воздухопроводы…

Бедирханов выпрыгнул из машины и пошел к вышке, возле которой стоял подъемник: трактор с укрепленной на нем лебедкой. Скуластый парень с тонкими, как нитки, черными стрижеными усиками, в фуражке с волнистым козырьком и в спецовке, заляпанной нефтяными пятнами, стоял под вышкой.. Бедирханов что-то сказал ему по-азербайджански, несколько раз повторив одно слово «дриллометр», и повел меня в распределительную.

На двери деревянного домика висела табличка «Посторонним входить строго воспрещается». Из распахнутых окон неслось такое шипение, словно там стоял паровоз под парами.

Мы вошли. Вдоль стен, на высоте человеческого роста, в круглых металлических футлярах, были укреплены бумажные диски, похожие на граммофонные пластинки. Каждый диск вращался со скоростью одного оборота в двадцать четыре часа, и два карандаша вычерчивали на нем кривые линии. Таких дисков я насчитал больше шестидесяти. Рядом с ними из-под пола торчали трубы со множеством кранов.

Два человека спокойно ходили от одного прибора к другому и, поглядывая на кривые линии, чуть-чуть подворачивали регулировочный вентиль. Одного из них я узнал. Это был председатель вчерашнего собрания Абдуллаев.

— Эти картограммы, — прокричал мне в ухо Бедирханов, — показывают расход воздуха и давление в каждой скважине. Для каждой скважины своя картограмма. А вот они, Абдуллаев и Маркарьян, регулируют подачу сжатого воздуха. Воздух из компрессорной подается сюда, а отсюда уже на каждую скважину. Для чего воздух? Вот слушай. Иногда бывает так, что пластового давления нехватает для подъема нефти до земли. Нефть поднимется немного по скважине и остановится, может на километр ниже поверхности земли, может и еще глубже. Для того чтобы ее достать, мы опускаем колонну труб — лифтовые трубы. Ты их видел сейчас на восемьдесят шестой. Опускаем лифтовые трубы так, чтобы конец их окунулся в нефть, а в кольцевые пространства между этими трубами и стенками скважины нагнетаем сжатый воздух. Воздух проникает в нефть через низ лифтовых труб к помогает ей подниматься на поверхность. Это дело не простое. Нужно знать каждую скважину, ее привычки и капризы. Одному человеку килограмм хлеба дать, — ему мало, а другому, вот хоть мне, дать килограмм съесть — мне много, я от килограмма заболею. Каждой скважине воздух надо давать особо, смотреть надо, какой у нее характер.

Я стоял и смотрел, как парень и девушка, медленно обходя приборы, регулируют работу больше чем полсотни скважин, и мне становилось все более и более ясно, что кажущееся безлюдье промыслов — признак огромной, продуманной и слаженной механизации.

Повернет девушка вентиль — и где-то, далеко на море, в скважину иначе будет поступать сжатый воздух и сильней начнет выжиматься вверх нефть. Где-нибудь на Баилове в скважине увеличилось пластовое давление, а девушка уже видит это на картограмме и уменьшает подачу воздуха. Воздух — «рабочий агент», как его здесь называют, — надо экономить. Сжатый воздух стоит дорого.

— Конечно, у меня в бригаде не два человека, — объяснял Бедирханов. — Двумя человеками не обойдешься. У меня есть помощник по надземному ремонту — Тажетдинов, по подземному ремонту — Муса Мусаев, парторг бригады. Мы его видели сейчас на восемьдесят шестой. Помнишь? И бумажки надо писать. Много всяких бумажек. На это дело у меня тоже есть помощник — Лида Юргель. Слесаря есть. И много еще народу. Больше тридцати человек. По десяти на смену. Подожди-ка… Почему давление падает по четвертой секции? В чем дело? Абдуллаев, звони в компрессорную!

— Что такое? — испуганно спросил я.

— Что такое? Давление упало. Скважины не на режиме. Нефти меньше даем. По всей четвертой секции — меньше нефти даем!

— Что это вы в девяносто седьмую воздуха больше нормы дуете? — раздался голос Николая Артемовича.

Заведующий промыслом переступал в этот момент-порог.

— Такой режим, товарищ заведующий… — начал, было Абдуллаев, но Николай Артемович прервал его:

— Меня не проведешь. Слышишь! — и он поднял палец.

— Это здорово, — завистливо сказал Бедирханов, — по звуку узнает.

Николай Артемович взял у Жени Маркарьян вороток и подвернул вентиль.

— Мирза, — сказал он, — к тебе фотограф из газеты приехал.

Бедирханов недовольно зацокал языком.

— Иди, иди фотографируйся. Это не невесте подарок, а в газету. В компрессорной машина минут на десять стала. Я узнавал. Иди, не беспокойся.

В небольшой комнате культбудки сидел фотограф в шелковой рубашке с галстуком и в отутюженных, ослепительно белых брюках.

— Ну, как пошла двадцать вторая? — спросил фотограф, увидев Бедирханова.

— Пошла. Через час после того, как ты уехал, пошла. Чего хочешь?

— Надо снять твою бригаду, Мирза, по возможности: полностью…

— Сколько человек?

— Ну, хоть человек пятнадцать.

— Где же я тебе возьму пятнадцать человек! Работать надо. Вот давай, Абдуллаев, я, Липатова, Тажетдинов. А вон идет Муса, партгруппорг. Муса, становись сниматься.

Парень с тонкими усиками, которого я недавно видел у вышки, подошел.

Фотограф вышел из будки и торопливо стал расставлять людей. Бедирханов и Мусаев оказались в центре, девушка с лукавыми глазами, Липатова, справа, Тажетдинов и Абдуллаев — слева.

— Как девяносто шестая? — спросил Бедирханов парторга.

— Трубы опустили, — отвечал Мусаев, — арматуру никак не собрать. Наверное, менять надо.

— Зачем не собрать? Сегодня девяносто шестую пустим во что бы то ни стало.

Фотограф увидел, что совершил ошибку, попросив Бедирханова встать рядом с парторгом: сразу начались деловые разговоры. Он переставил парторга на правый край, но было уже поздно.