Глеб Алёхин - Тайна дразнит разум

— Я не отказывался, пока нас было мало, а теперь, голубушка, уступаю дорогу молодым. Имею право остаток жизни отдать призванию.

— Вы давно увлечены философией?

— Увлечение — не то слово: без диалектики я не жилец.

— Вы готовы читать курс диамата в Комвузе?

— Мое личное дело перед вами, — он шевельнул бледно-коричневую папку, лежащую на столе. — Нет специального образования.

— У вас есть то, чего не хватает красной профессуре: многолетнее изучение в подлинниках классиков философии. — Она ткнула окурок в пасть мраморного бульдога. — Есть печатные труды?

— Нет. Есть рукопись, возвращенная московским журналом.

— Почему?

— Моя «Логика открытия» не была подтверждена научным открытием, а диалектика — метод проникновения в тайны бытия.

— Вы все видите через призму диалектики?

— Ныне диалектика — руководство к действию, — ответил он, думая о том, что ее сестра Юлия мало говорит, но много делает. — Не так ли, голубушка?

Не разгадав думы собеседника, Рахиль утвердительно кивнула головой:

— И пример готов, — ее пепельные глаза изнутри затеплились огоньком: — Вы читали «Историю РКП» Зиновьева?

Диалектик уловил связь: положительный отклик на работу Зиновьева откроет ему дверь Комвуза.

— Товарищ Зелуцкая, я уже откликнулся письмом.

— И в чем суть его?

— Когда ведут корабль революции, смотрят не только на берега, но и на середину — на речные вешки, чтобы не сесть на мель. Не так ли?

— Вы имеете в виду политическую лоцию?

— Верно! Только ленинскую, а не ту, которую Зиновьев преподносит в своем учебнике, освещая хотя бы пятый год…

— А именно?! — вскинулась она коброй.

— Автор указал стратегическую цель — свержение царизма; указал тактическую — использовать либеральную буржуазию в борьбе с монархией, но он, заметьте, совсем упустил БЛОКИРОВКУ — союз рабочих с крестьянством. Исключить основного союзника — близорукость! Учебник издан трижды, а роковая ошибка не исправлена.

— Почему «роковая»? — усмехнулась она, доставая из пачки папиросу слегка подрагивающими тонкими пальцами.

— Голубушка, неисправленная ошибка переходит в уклон от ленинской линии. Григорий, вероятно, не получил моего письма?

— Получил, — она фыркнула никелированной зажигалкой. — И помнит вас. Доверяет вам статью. Ее ждут в центральной «Правде». — Ее красивая рука, с музыкальными пальцами, протянула рукопись: — Вот «Философия эпохи». Ваш профиль?

— Мой, голубушка. С удовольствием прочту…

— Только здесь, пожалуйста…

Зелуцкая вышла из кабинета, оставив дверь приоткрытой. В коридоре попискивал архивариус. Тот был у Зиновьева. Что плел монах? Ученик мог и предать учителя. Иуда и Христос — вечный конфликт…

Историк, разумеется, понимал, что Зиновьеву нужна не рецензия (подумаешь, отзыв краеведа), а документ ленинца, который наконец-то осознал, что после смерти Ильича ему следует сотрудничать только с зиновьевцами. В эту минуту новгородец хотел бы жить во Пскове.

Читая статью, историк сознавал необходимость открыто выступить против заговорщиков. Автор «Философии эпохи», утратив чувство меры, претендует на роль властителя дум ленинского масштаба. «Нет, не бегство во Псков, а псковская позиция на берегах Волхова, вот что!» — рассудил он, закончив чтение статьи.

В кабинет стремительно вошел Клявс-Клявин (от него пахн у ло больницей). Острый взгляд латыша задел рукопись Зиновьева:

— Прочитал?

— Как самочувствие супруги?

— Благодарю за рекомендацию: Масловский — виртуоз, блестяще владеет скальпелем. — Он снова обратился к рукописи: — Отличное заглавие… «Философия эпохи»!

— Слишком претенциозно.

— Нет! Оно оправдано подзаголовком, — Александр Яковлевич взял рукопись и прочитал: — «В ожидании четырнадцатого съезда партии».

— Люди! Смотрите — какая глубоко продуманная платформа!

— Только так! — Латыш потряс рукописью: — Автор призывает к борьбе за равенство !

— Батенька, борьба за равенство — длительная борьба, а нам нужен мобилизующий лозунг.

— Разве это не мобилизация — даешь равенство ?!

— Между кем? — Историк указал на окно, смотревшее через крепостную площадь на здание редакции. — Между наборщиком и безработным? Между кулаком и батраком? Между нэповским сыночком и беспризорником? Нет, друг мой, мы сейчас не имеем базы для ликвидации торгашей, мироедов. Мы пока не можем всех обеспечить работой. А тут крик о РАВЕНСТВЕ! Это не мобилизация, а дезорганизация. Лозунг Зиновьева не облегчит, а усложнит нам работу как в городе, так и на селе…

— Равенство на знамени коммунизма! — выкрикнула Зелуцкая, врываясь в кабинет. — Понимаете, на знамени коммунизма!

— Верно! Но сейчас не коммунизм. Поэтому Ленин против тех, кто в наше время обещает равенство. Он сказал: «Равенства между рабочим и крестьянином на время перехода от капитализма к социализму быть не может…»

— Что-о?! — поперхнулась дымом Зелуцкая. — Откуда цитата?

Калугин напомнил о ленинской статье «Речь об обмане народа лозунгами „свободы и равенства“». И осуждающе покачал головой:

— Как случилось, что инструктор Смольного не читает руководящей литературы? Нуте?

Она явно обрадовалась длительному, резкому телефонному звонку и демонстративно повернулась к аппарату, давая понять, что будет говорить с начальством и что Калугин здесь лишний…

В коридоре историка настиг Клявс-Клявин и, обняв его, отвел на лестничную площадку:

— Николай, дорогой однополчанин, поверь мне: я ценю твой ум. Твоя оценка нэпа правильна: одни ищут работу, другие — развлечения. И Ленин прав: нам сейчас не до равенства. И текущий лозунг — «Лицом к деревне!» Москва не прозевала. Все это так…

Латыш ухватился за бородку, выражая сомнение:

— Но одни факты бытия не вызовут международного резонанса…

— Надо обобщить их?

— Вот именно! — оживился Клявс-Клявин. — Представить нашу эпоху философски! Показать свою партию как самую мудрую, богатую крупными теоретиками…

— Голубчик, — улыбнулся Калугин, — прочитай статью Зиновьева: автор претендует на роль мыслителя в одном лице…

— Ну зачем так?! — обиделся секретарь. — Григорий сколачивает кадры из одаренных партийцев. Среди нас ты бесспорный философ. Он высоко ценит тебя. Доверяет тебе курс диалектического материализма! Будешь жить на Невском. Рядом Публичка! Кругом институты, музеи, журналы, издательства. Примешь участие в дискуссиях, напечатаешь свой труд. Наконец-то сбудется твоя мечта! Пойми, тебе покровительствует сам Григорий! Цени!

Вечное заблуждение! Высокий пост не признак высокого ума. Зиновьев скорее ловкий организатор, чем теоретик. На предстоящем съезде ему нужен ГОЛОС за его «платформу», а не калугинский ум. Историк, разумеется, не соблазнился посулами.