Глеб Алёхин - Тайна дразнит разум

Ни мать родная, ни приятель чекист Сеня — никто на свете не знал о том, в какое смешное и трагическое положение попал Алеша Смыслов.

Все началось с подготовки к воскресному обеду. Леша принес рыбы, натаскал дров на кухню, накрыл круглый стол и стал дожидаться старшего Рогова. Приехал Леонид Силыч бледный, уставший, но осмотрел хозяйство, поблагодарил Алешу и сказал: «Сегодня будешь гостем у меня».

Леша обрадовался и тут же открыл ему свою душу. Он давно мечтал поступить в уголовный розыск. И даже заранее кое-что подготовил. Наварил соли, на соль выменял сливочного масла, а на масло — финку, парик, лупу и револьвер.

Уполномоченный губчека улыбнулся, но все же обещал представить Алешу начальнику уголовного розыска. Леонид Силыч поднялся к себе в комнату, а будущий агент решил продемонстрировать ему то, чего не удавалось даже Сене Селезневу.

Рогов обладал таким слухом, что никто не мог подняться по лестнице беззвучно. Малейший шорох, скрип — и Леонид Силыч уже предупреждает: «Осторожно, высокий порог!»

Не снимая бутс, Алеша животом лег на перила лестницы и начал подтягиваться на руках. Медленно. Осторожно. Беззвучно.

Он уже представил себя внезапно появившимся на площадке перед открытой дверью мансарды, как вдруг в комнате чекиста один за другим раздались два выстрела. Испуг огнем жиганул Алешу, но он с детства приучал себя преодолевать страх. У него мелькнуло: «Жаль. Браунинг дома». Прыгнув на площадку, он бросился на помощь.

Когда Леша ворвался в мансарду, Рогов был окутан легкой дымкой. В комнате никто не шевелился.

— Дядя Леня! — крикнул он и подался к столу. — Что с вами?

В это время из открытого балкона свежей струей воздуха развеяло пороховое облачко, и Леша увидел старшего Рогова распластавшимся на столе. В правой руке чекиста дымился браунинг. Леше показалось, что это его браунинг: тот же размер, тот же цвет стали.

Алеша осмотрелся: никого нет. Он с ужасом подумал: «Сам себя…»

Ему стало так страшно, что он кинулся бежать от греха подальше.

Свою ошибку он понял, когда уже махнул через забор. Теперь за ним погонятся как за убийцей. К счастью, лил дождик. А вода все смоет. Только бутсы долой…

В такую погоду парковые аллеи безлюдны. Он мчался, прыгая по лужам. Вот ручей, мостик и бревенчатый домик под тесовой крышей.

Дверь почему-то не закрыта. Леша прошлепал по коридорчику, наследил на кухне и бросил бутсы на русскую печь.

В своей комнате он замедлил шаги. Его взгляд остановился на кровати. На ней лежал дымчатый кот. Леша приподнял подушку. Там, где еще сегодня утром лежал бельгийский браунинг № 2, было пусто.

Он обшарил постель, полез под кровать — лишь дождинки капали с мокрой головы.

Как шилом кольнуло в сердце. Вспомнилась открытая дверь. Кто же выкрал? Что еще пропало?

Тренируя память на предметы, Леша прекрасно знал, где что лежит. И вот те раз! Все вещи на своих местах, за исключением браунинга. Даже велосипед не тронут. Даже из комода не взяты хлебные карточки и деньги — миллион тридцать тысяч. Не улыбайся, читатель, если ты молод. В тот год входной билет в старорусский парк стоил пять тысяч рублей. Мать Леши за месяц дежурства получала миллион совзнаками [1] Совзнаки — бумажные деньги разных достоинств. , а без помощи сына не могла прокормиться. То была эпоха бедных «миллионеров».

Ясно, вор приходил за одной вещью.

А вот и следы. Они отпечатались на влажной глине возле крыльца. Их оставили солдатские ботинки с ломаной подковкой на каблуке. Неплохо срисовать отпечаток.

Чужой след вывел на футбольное поле и затерялся в мокрой траве. Вчера здесь, в воротах, Леша не пропустил ни одного мяча, а сейчас стоял понурый, словно ему забили десять голов. Нет, не быть ему агентом. О встрече с Воркуном и думать нечего. Уполномоченный губчека застрелился из Алешиного браунинга. Как же так?

Возвращаясь домой, Алеша вспомнил коренастого матроса с ершистой рыжей головой, у которого он выменял браунинг. По всему было видно: матрос явно не хотел расставаться с пистолетом. Ему ничего не стоило выследить нового хозяина и вернуть свое оружие.

Леша увидел в стекле свое отражение. Бритая голова, прямой широкий лоб, скуластое лицо и боксерский подбородок никак не увязывались с его большими синими глазами, с тонким носом и мягкими девичьими губами. Такого парня трудно одолеть в открытую: у него и плечи, и рост бойцовские. А вот перехитрить, пожалуй, можно: уж больно взгляд доверчивый.

Алеша вывел из сеней велосипед. Путь выбрал самый скрытый — вдоль ручья по ракитнику. Ветки цеплялись за машину, трава и сучья кололи босые ноги, отсыревшие брюки и футболка стянули тело.

Со стороны дома раздался условный свист приятеля. Сенька! Но зачем? Помочь или выдать? Дружба дружбой, а чекист есть чекист… Лучше от греха подальше…

И Леша не откликнулся, энергично заработал ногами…

Алешин родной дядя — член контрольной комиссии, состоящей из местных коммунистов. Перед этой комиссией отчитывались работники укома, исполкома и чека. С дядей Сережей могут посчитаться. И племянник настроился на откровенный разговор.

Сергей Владимирович Смыслов работал на фанерной фабрике, работал азартно, от души, а в свободное время увлекался охотой и садоводством. Он окапывал яблоню, когда скрипнула садовая калитка и на песчаной дорожке, по краям усаженной табаком, появился племянник с велосипедом.

И потому что Алексей не оставил машину на дворе, где скулила гончая и крякали подсадные, Сергей Владимирович насторожился. Мелькнула мысль о родном брате, об отце Леши. Петр до сей поры воевал с белыми на Дальнем Востоке. Не извещение ли?

Не отпуская велосипед, племяш заговорил квакающим баском:

— Дядя Сережа, Рогов то ли сам… то ли убит… — Он без утайки рассказал обо всем, начиная с покупки браунинга.

Старший Смыслов оперся на черенок лопаты, как на костыль, и, накренясь, босой ногой забороздил по чуть подсохнувшему песку. Кривые, ломаные линии, казалось, выражали сложный ход его мысли. Думалось не только о спасении племяша, но и о судьбе Рогова. Неделю назад уполномоченный губчека вызвал мастера Смыслова и предупредил: «У фабрики военный заказ. Ты изобрел новый клей для фанеры. Смотри, рецепт клея никому». Хорошего человека всегда жаль, а тут еще такого чекиста…

— Скорей всего — убили…

Направляясь к дому, мастер крепким словцом обложил уток, собаку, метнул лопату к сараю и, моя руки в бочке с дождевой водой, излил душу:

— Понаехало контриков! Ишь пистолетами маклюют! Гады, узнаете, где раки зимуют! Не тронь рабочий класс! У нас в ребрах две войны да три революции! — Он резко повернулся к племяннику: — Что ж ты, обормот, чердак не обыскал? Успел бы пятки намаслить, ёк-королек!