Борис Порфирьев - Костер на льду (повесть и рассказы)

Я взял мальчика за локти и поднял его под потолок.

— Ох, и тяжелый ты, брат.

— Дядя Саша,— сказал он, болтая ногами в воз­духе,— пойдемте на рыбалку. Я такое место нашел — сомы клюют!

— Ах ты, сом с усом... Доставай удочку, герой, пойдем.

Настя, гладя казенные простыни, поглядывала на нас с улыбкой.

— Вот что, Мишук,— сказал я.— Сбегай ко мне до­мой (вот тебе ключ), на подоконнике у меня лежит диск, принеси его. А я тебя подожду здесь.

Через полчаса мы уже шагали по лесу. Лягушки прыгали из-под наших ног. На желтом фоне березняка горели красные гроздья рябины. Солнце светило тускло. Небо на горизонте было серебристым, как отшлифован­ная сталь рельсов.

Пока я не кончил занятия с диском, Мишка не начи­нал рыбалки.

Он не отрывал глаз от серого кружка, пущенного моей рукой вдоль поляны. Диск шлепался на жухлую повядшую траву плашмя, не подпрыгивая. Мальчик срывался со всех ног и тащил его ко мне.

Мы договорились, что будем приходить сюда каж­дый раз, как у меня выдастся свободное время.

Но через несколько дней зарядили дожди, вновь начались аварии, и я пропадал на участках, хотя и ста­рался не ломать распорядка дня.

В один из тоскливых вечеров, когда за окном хлес­тал дождь, ко мне пришла Настя. Она остановилась в дверях, бледная, растерянная; крупные капли ска­тывались с ее намокшего платка, пробегали по щекам.

— Александр Николаевич, у меня Мишка в боль­нице... Я уже третий раз к вам прихожу,

Я испугался:

— Что с ним случилось?

— Ходил на рыбалку... Не хотела ведь отпускать в такое мокропогодье... Сорвался с бревна в реку...

— Когда?

— Да третьего дня...

— Что же ты молчала?

— Да сначала ничего было. А сегодня совсем плохо. Температура высокая... Он и меня не узнал...

Настя уткнулась в ладони, зарыдала...

Я снял телефонную трубку и попросил вызвать боль- лицу. Дежурная сказала мне, что с мальчиком плохо, и посоветовала поговорить с лечащим врачом.

Случись что со мной, я никогда бы не отважился позвонить на квартиру к врачу, тем более, что час был поздний. Но здесь речь шла о жизни ребенка.

— Простите, что я вас беспокою. Говорит старший инженер Снежков. Меня интересует состояние мальчика, оступившегося в воду три дня назад. Это сын уборщицы из общежития ИТР.

— Воспаление легких. Организм подорван голодом. Сопротивляется плохо... Вы зайдите ко мне утром в больницу — поговорим.

Я, как мог, успокоил Настю. Потом меня вызвали в Мелешино, где сошел с рельсов паровоз. А утром расстроенный, невыспавшийся, я был у врача. Невероят­но толстая женщина встретила меня с любопытством, что мне не понравилось. Но не время было разбираться в том, чем я ее заинтересовал, и я приступил к делу. Она подробно мне рассказала обо всем и добавила, что нужен сульфидин.

— А у нас его ни грамма,— развела она руками.

— Как же быть?

— Здесь нигде не достать. Был бы у меня свой, я бы отдала.— Она улыбнулась.— Напрасно вы мне вчера отрекомендовались старшим инженером. Для нас, вра­чей, все равно... чей больной. Хоть самого Хохлова, хоть — уборщицы. Главное, что ребенок.

— Что же вы посоветуете?

— Что посоветовать? Сходите к Шельняку — у него, по-моему, не только в области блат есть, но и где угодно.

Я бросился к Шельняку. Глядя миндалевидными глазами, он печально покачал головой.

— Что вы, Александр Николаевич, ничем не могу помочь. Да и какие сейчас медикаменты, все идет на фронт. Легче коньяку марочного достать, чем ваш сульфидин.

Он помолчал. Потрогал челюсть, которая только тем отличалась от лошадиной, что была выбрита, и снова вскинул на меня глаза:

— Придется дать...

— За этим дело не встанет.

Шельняк рассмеялся:

— Оригинал вы! Не мне. Я напишу записку в один госпиталь в город. Маленькому человеку. Он все сде­лает. Только нужны не деньги, а продукты.

Я вспомнил о талонах на хлеб, которые честно сда­вал в бухгалтерию каждые полмесяца.

— Хлеб?..

Шельняк поморщился.

— Масло, мед... Урюк на нашем рынке есть, рис... Вы словно с луны свалились. Неужели не знаете, что на нашем предприятии узбеков снабжают белым хлебом и сушеными фруктами? У них можно что угодно выме­нять.

— Спасибо, Осип Николаевич. Пишите записку. Большое-большое вам спасибо.

— Ерунда. Когда-нибудь и вы мне поможете.

— Какой разговор, Осип Николаевич.

Спрятав записку в карман вместо вытащенных из него хлебных талонов, я побежал на рынок. На мое счастье, был воскресный день. Около вокзала, подле двух деревянных прилавков, шел торг. Шельняк был прав: несколько узбеков, кутающихся в стеганые хала­ты, стояли перед грудками урюка, риса и буханками бе­лого хлеба. А рядом с ними расположились бабы, повя­занные теплыми платками так, что были видны одни глаза; чего только у них не было — яички, масло, моло­ко... Редко кто доставал деньги. Меняли продукты на продукты. В цене была также одежда.

Пожилой узбек рассматривал золотое колечко, при­несенное эстонкой, которая, как я знал, работала на погрузке торфа. Узбек нюхал колечко, пробовал каме­шек на зуб.

Женщина испуганно протягивала руку, а он отстра­нял ее. Потом подвинул ей урюк и рис.

— Твоя, бери.

— Мне нужен хлеб.

Он придвинул обратно грудки, протянул буханку.

Оба плохо говорили по-русски.

Женщина объясняла, что ей нужно две буханки. Он, по-моему, понимал, но делал вид, что не понимает, и все время совал ей в руки одну.

Баба с сизым носом, торговавшая рядом, сказала недовольно:

— Обделает он тебя. Меняй мне. Я тебе вон сколько даю. Дочь замуж выходит — возьму для нее.

— Мне масло не нужен. Мне — хлеб. Хлеб.

Я протянул женщине талоны на пять килограммов хлеба и прямо из зубов узбека взял кольцо.

— Вас так устроит?

— О! Это слишком... Я отдал... прежде... один коль­цо — два буханка.

— Отлично. Талоны ваши, кольцо мое... Сколько она вам давала за него?— я указал на бабу.

Та сердито посмотрела на меня:

— Тогда давала, а теперь, может, не захочу.

— Захочешь. Дочь-красавица замуж выходит. Не обидишь же ее. Жених-то с фронта вернулся?

— С фронта. Как и ты, в экой же шинеле.

— Где воевал?

— Под Нарвой какой-то, забери ее нечистый.

— Ну-у, под Нарвой, значит, вместе со мной. Пере­дай ему привет. Скажи, от Снежкова. Он у тебя не танкист?

— Танкист, батюшка, танкист.

— Хороший такой, статный парень?

— Он, он самый.

— Он ведь у тебя в руку ранен?

— Нет, в ногу. Эдак вот отхватили.

— Эдак? Ну-у! Знаю его! Как же! Где работать-то собирается?

— Отдыхать пока будет.

— Когда отдохнет, к нам ведь пойдет, на торф. Пусть ко мне приходит. Я его устрою. Держи кольцо. Да невесту-то поздравь от меня. Давай, давай, не жад­ничай. Что там есть у тебя еще — выкладывай.

На оставшиеся талоны я выменял урюку и рису и, нагруженный свертками, пошел домой. Все это я за­паковал в бумагу, перевязал шпагатом. Потом пришил подворотничок, почистил шинель. И через полчаса мчал­ся на дрезине к ближайшей станции, мимо которой про­ходили поезда на областной центр.