Борис Лавренёв - Собрание сочинений. т.2. Повести и рассказы

Пилот улыбнулся.

— Вы не так поняли, Митчелл. Я ничего не знаю о семьях товарищей. Я вижу их впервые, так же как и вы. О семьях они узнают, когда вернутся домой, не раньше. Я рассказываю другие новости. Товарищи просили меня рассказать им о постройке большой железнодорожной магистрали, которую запроектировали перед их отплытием с родины и которая должна превратить пустынные места нашей страны в цветущий и богатый край.

— Йес, пайлот. Это очень интересно, — с вежливой иронией кивнул Пит.

Он понял. Пилот, конечно, пошутил, чтобы прекратить расспросы и продолжать беседу с товарищами.

Питу передали большую кружку чаю, и он с удовольствием хлебнул пахнущую жестью жидкость, не интересуясь уже разговором.

Пилот говорил долго. Мысли Пита снова вернулись к самолету, катастрофе и мрачному будущему. До чего все-таки беспечны эти люди. Если они хотят спасти свою жизнь, нужно скорее принимать решение идти к земле. Каждый упущенный час смертелен. Нужно сказать об этом прямо и сейчас же. Если русским все равно — умирать или не умирать, — ему хочется жить.

Пилот кончил разговор. В палатке занялись своими делами — убирали посуду, чинили платье и белье. Пит слез с нар и подошел к пилоту. Тот вопросительно посмотрел на него.

— Что же будет дальше, пайлот? — тревожно спросил Пит.

— Это вы о чем?

— О нашем положении. Мне кажется — оно не из веселых. Как мы из него выйдем?

Пилот беспечно пожал плечами, и это взорвало Пита.

— Вас это не занимает? А меня очень. Я не желаю умирать здесь.

В глазах пилота мелькнул нехороший блеск.

— Только вы не желаете?

— Мне нет дела до других. Я знаю, чего я хочу. Самолет погиб…

— Вы преувеличиваете, Митчелл, — уже мягче сказал пилот, — самолет в полной исправности, за исключением ноги, но нога у него будет.

Пит окончательно вспылил. Что за нелепое легкомыслие!

— Послушать вас — все обстоит прекрасно, и лучшего не приходится желать. Но я уже слышал это. Когда я пришел к вам в Сан-Франциско, вы тоже уверяли меня, что все будет благополучно, что никаких аварий не будет, потому что они не входят в ваши планы. Я уже испытал, как реализуются ваши обещания.

— Я бы советовал вам успокоиться, — сказал пилот с предостерегающей ноткой.

Но Пит не желал успокаиваться…

— Я сам знаю, когда мне успокаиваться… Теперь вы обещаете, что у самолета вырастет новая нога… Сколько времени она будет расти, и как вы предполагаете ее вырастить? Может быть, нужно поливать ее морской водой?

Пилот встал.

— Я не говорил вам, что нога вырастет, — сказал он жестко, — не мелите чепухи. Мы сделаем ее.

— Чем? — спросил Пит, свирепо усмехнувшись, — или, может быть, я не осведомлен, и тут поблизости есть авиазавод или склад частей?

— Авиазавода нет, но есть большевики, а это самое главное. Я думаю, что можно окончить разговор, раз вы не проявляете способности понимать.

— Может быть, я глуп, — Пит почти кричал, и пилот смотрел на него с презрительным удивлением, — но я не намерен шутить шутки. Вы можете делать что хотите, но я уйду. Дайте мне ружье и пищу, и я уйду к земле.

— Вот как? — пилот уперся руками в пояс и смеющимися глазами рассматривал обозленного Пита. — На этот счет будьте спокойны. Вы никуда не уйдете и не получите ни оружия, ни пищи.

— Это советская свобода? — спросил Пит в бешенстве.

Пилот улыбнулся, и от этой улыбки Пит почувствовал себя маленьким и смешным, настолько уверенна и спокойна была она.

— Наша свобода отличается от других тем, что мы ограничиваем ее для дураков и персонажей с анархической психологией, — сказал пилот веско, но не зло. — У вас паскудная психология одиночки, Митчелл. Вам лучше лечь спать. Раздутие печенки опасно для здоровья. Ложитесь, пока мы не поссорились.

— Я лягу, когда захочу. Но если мы доберемся до земли, я буду жаловаться. Я свободный американский гражданин! — крикнул Пит.

— Вы рядовой американский обыватель. Можете жаловаться! — И пилот спокойно повернулся к Питу спиной.

Русские внимательно смотрели на Пита, не понимая разговора, но по тону почуяв, что произошло столкновение. В их взглядах была настороженность и отчужденность, и Пит внезапно почувствовал себя одиноким, как прежде. Он отвернулся от людей, забрался на нары и уткнулся лицом в подложенную под голову кухлянку. Неожиданно он ощутил смятение и непонятный стыд.

К ночи налетел тяжелый и пронзительный ветер. За палаткой загромыхало и заскрипело. Двигались и ломались льды. Они скрежетали колесами телег и громыхали пушечной пальбой. Люди проснулись от нарастающего грозного шума. Сидели, не зажигая огня, тихо переговариваясь.

Суровый голос ледяной пустыни холодил кровь. Мочалов сунул руку в карман, нащупывая портсигар. Нагретое телом серебро успокаивающим теплом коснулось его окоченевших пальцев. Он закурил. Беглый отблеск спички осветил лежащего рядом Митчелла.

Мочалов бросил спичку.

— Да… Далеко до Типперери, — сказал он вполголоса самому себе с внезапной тоской. Вспомнилась Катя, легкая, милая, обвевающая горячей молодостью, какой была в ночь разлуки. Мочалов зажмурился и совсем тихо буркнул: «Но зато красотка Мери в Типперери ждет меня».

Катя смущенно и немножко печально улыбнулась ему из мерзлой темноты и медленно расплылась. Он стиснул челюсти.

Как скверно все обернулось! Неудача! Не-уда-ча!.. Один самолет разбит на первых шагах. Блиц надолго выведен из строя. Марков… Черт бы побрал Маркова с его интеллигентской неврастенией и малохольностью. Вылетался!.. Нашел время, не мог подождать. Хорошо все-таки будет, если Экк всыплет Маркову так, чтобы небо с овчинку показалось. Но чему это поможет? От этого не появится второй пилот… Экк! Удастся ли снова увидеть Экка, старого милого Экка, летного папу многих поколений летчиков? И как посмотреть в зоркие ястребиные глаза Экка, что ответить, когда он спросит о выполнении задания? Командир звена, которому родина доверила почетное дело! Командир звена, ни разу не имевший аварий, и вот сразу две, и в какой момент? Когда не должно было быть ни одной, когда все заключалось в том, чтобы самолеты не имели ни малейшей царапины. Как мог он не увернуться от проклятого ропака? Нелепая, случайная, непредвиденная беда. Авария, которая ничего не значила в нормальных условиях. Перемена стойки — и все снова в порядке. Тут она обращалась в бедствие, в катастрофу. Команда «Беринга» клянется, что сделает новую стойку. В это хотелось верить, потому что обещали товарищи, обещали большевики. И в это невольно не верилось. Топор, ножовка и три матросских ножа — весь инструмент. Немного ломаного дерева от погибшего корабля — все материалы. Мало надежды. И сколько времени должен занять этот адский труд, когда каждый час, каждая секунда дороже золота.