Всеволод Иванов - Кремль. У

— Доктор любит подумать, — сказал он, садясь возле меня на койку. — Это хорошо, я пока успею с вами поговорить.

— Вряд ли нам есть о чем с вами разговаривать, — сказал я, — я решил на Урал не ехать.

Решение, которое я высказал Населю, вылилось из меня внезапно. Я очень обрадовался этому. Мальчишеский конфуз, что оконфуженный вернусь в больницу, прошел, кроме того, мне надоела истеричность Черпанова и особенно последние разговоры с ним, кроме того, я просто гордился тем, что перенес столько испытаний с доктором и мне будет приятно поделиться в будущем воспоминаниями. Я только жалел, что не сказал этого доктору, но и то, что не сказал ему, доставило мне удовольствие.

— Понимаю, — сказал Насель, — вы снимаете с себя всю ответственность, но я просто хотел с вами лично переговорить, безразлично к тому же, едете ли вы на Урал или нет.

— Поговорить можно. Мне, кстати, вспоминается одна история…

— Маленькая история, — сказал Насель, — а скажите, до такой ли вы степени близки с Черпановым, чтобы знать, получил ли он телеграмму от Лебедевых, как я слышал?

— Получил.

Чрезвычайное беспокойство отразилось и без того в беспокойной фигуре Населя.

— Следовательно, мои родственники не обманулись, и вы читали ее.

— Читал.

— Они выезжают сюда?

Я кивнул.

— Ну вот, так и знал, а все родственники, все им надо зимние шубы, а нет чтобы на приличную работу поступить, переквалифицироваться. Убьют они меня, Егор Егорыч.

— Родственники?

— Нет, Лебедевы. Как вы полагаете, громадное влияние имеет на них Черпанов, боятся они его?

— Я думаю, что наоборот.

— И я тоже так думаю. Следовательно, если нам навстречу им поехать и разъехаться, то и это невозможно. Черпанов до их приезда не согласится выехать, он напугался, как, по-вашему?

Я подтвердил его соображения.

— Какую власть могут приобрести голые мускулы? Ведь ума нисколько нет, будь бы ум, я бы не согласился, а мне и родственники и они говорят: действуй, Насель.

Что, всучили кому-нибудь какие часы?

— Ох, больше, Егор Егорыч. Убьют они меня. Ведь это же звери, а не люди, они, озверев, все могут кулаками раскидать. Единственное спасение, Егор Егорыч, это Ларвин правильно придумал, — устраивать нам коммуну и побить эту грубую силу высотою наших идеалов. Но ведь вот вопрос: кого же нам избрать председателем коммуны?

— Кого? Черпанова, конечно.

— Мы уж думали, Егор Егорыч, но какой же он коммунар, если Лебедей боится? Надо лицо авторитетное, чужое и спокойное. Мы думаем пригласить доктора Матвея Ивановича.

Я рассмеялся.

— Кто это мы? Доктор вас страшно обижал, и вы все его обижали.

— Ну, мало ли кто кого в государстве обижает, а здесь некоторым образом государство.

— Скажите, но кто же это мы?

— Да есть у нас такая ячейка. Валерьян Львович, да я, ну еще некоторые примкнут к нашему движению. Доктор Матвей Иванович — человек стойкий, крепкий, кроме того, можете быть уверены, что Сусанна Львовна на все согласится, и можете ему передать.

— Извините, я такие гадости не передаю.

— Зачем же гадости, если девушка соглашается быть матерью.

— Матерью? Согласилась?

— Как же, как же. Так что посодействуйте, Егор Егорыч. Ведь если б я согласился поехать с Мазурским, все бы шло более прилично, но я отказался ехать с ним к Лебедевым, а он на меня такое наплетет!

— Да что вас с ними связывает, спекуляции, что ли?

Он со злостью плюнул:

— Родственники меня связывают! Просто не решаюсь вам сказать, но вы и на доктора несомненно имеете влияние, укажите ему, как важно и лестно ему быть председателем, тем более, что и Сусанна Львовна соглашается.

— Позвольте, но ведь вы говорите, что Сусанна Львовна любит до такой степени доктора, что соглашается быть его женой и матерью его ребенка, но для меня тогда кажется странным, как же вы думаете провести в вашей коммуне общность жен? Ведь это же — один из лозунгов Ларвина, который вы поддерживаете?

— И буду поддерживать. Повторяю вам, что это единственная возможность воздействовать на Лебедей. Усмирить их неистовство, так сказать. Что же касается доктора и общности его жены, то для него мы проведем исключение.

— Как же так: первая коммуна такого рода в СССР и председатель коммуны будет иметь отдельную жену?

— Это для него будет отдельная, а для всех будет как бы общая.

— То есть вы его будете обманывать?

— Зачем обманывать? Это он нас будет обманывать.

Необыкновенная мысль осветила мою голову.

— Позвольте! — воскликнул я. — А не дядя ли Савелий дал вам такие советы?

Насель смутился.

— Что ж, Егор Егорыч, я буду откровенен: он.

— Не советую я вам говорить это доктору.

— Почему же? Разве уж вы так точно знаете его душу? Если он столько времени и с такими лишениями добивался любви Сусанны Львовны, причем даже, извините меня, ревновал, то ведь ему счастье даром идет. Я вас только попрошу передать дословно, о чем мы говорили, а кроме того, с ним и Сусанна Львовна будет говорить.

Тут вошел Черпанов.

— Я служу у вас скоро две недели, Леон Ионыч, но я не знаю, какой у меня оклад и получу ли я его.

— А хоть завтра.

— Нет, благодарю. Я должен вам сказать, Леон Ионыч, что я отказываюсь от поездки на Урал.

— И прекрасно. Не будете под ногами мешаться. Вот мне надо насчет костюма к Валерьяну и Людмиле идти, а вы туда раньше попали и напакостили, обидели, подрались, а еще сознательные.

— В данном случае, если я с вами пойду, это ничего, кроме пользы, вам не принесет.

— Почему так?

— Они желают доктора избрать председателем коммуны.

— Мысль хорошая. Позвольте, но ведь ее именно дядя Савелий выдвинул?

— Он.

— Ой, убежит, ой, до чего ж хитрый. Слушайте, Егор Егорыч, тогда я вам говорил как испытание, а теперь серьезно. И даже отлично, что вы у меня не служите, иначе можно было б рассматривать подобный разговор как служебное насилие. За две недели все-таки я вам выплачу, об этом не беспокойтесь. Разрешите вас спросить, Егор Егорыч, как вы относитесь к золоту?

— Да безразлично.

— Нет, к личному пользованию?

— Никогда не было.

— Плохо. Силы не знаете. Но деньги любите?

— Если они нормально добыты и без хлопот.

— То есть жалованье. Обюрократились вы, а всего только 25 лет вам. Хорошо, но хотите за одну ночь получить пять тысяч жалованья, самое меньшее?

Я промолчал — и от неожиданности и от любопытства, кроме того, я знал, что молчание заставляет всегда Черпанова говорить более связно. Он продолжал:

— У вас нет оснований верить в корону американского императора, а у меня есть. И по-моему, корона эта хранится у дяди Савелия. И я даже знаю где. Видели вы, на полу стоит плевательница, какая в вагонах употребляется, причем верх у нее снимается, и он в нее усердно сплевывает. Почему такой человек, который так стильно выдержал свою комнату, будет держать отвратительную плевательницу, постоянно напоминающую о вагонной пыли. Вы возразите, что купил случайно… Окно открывает. Нет, ветер. И что тут такой гнусный фонарь? Ничего не видно. Нет, такой человек ничего случайного не купит, а она тяжела, ногой не опрокинешь, а по размеру как раз для короны, потому что ее делали не громоздкой, дабы легко было через границу перевезти. У меня есть пять тысяч для организации этого дела, и я их вам отдам, а мне корону. Иначе меня убьют.