Всеволод Иванов - Кремль. У

А. Щеглиха только махнула на его слова: плотовщики направились за ним, он отстранил Е. Чаева, сказавши, что занят, самоуверенность вновь вернулась на его сухое и пылающее лицо. Афанас-Царевич уходил, и Е. Чаев забыл о нем. Афанас-Царевич нес кружку и ел огрызок грязной морковки. Он пел руками, и А. Щеглиха, которой трудно было быть постоянно в горе, обратила на его плетение внимание и спросила, как она спрашивала его редко, потому что сама была довольна жизнью, и Афанас-Царевич был указом того, что и в таком падении, как у него, он может и быть довольным человеком. И вот почему его любили. А. Щеглиха спросила:

— Чего ты плетешь, Афанас?

Он поднял заскорбевшее лицо, которое быстро приняло восторженное выражение, и ответил:

— Веревочку.

Ему понравилось, и он повторил:

— Или ты не знаешь, что плетешь, Афанас-Царевич? Веревочку.

Он шел и, выходя на дорогу, размахивал кружкой, на которой было написано: «На печатание Библии», повторяя: «Что же ты плетешь, Афанасий? Веревочку». То ли луга перед ним, то ли деревня, то ли Агафья, пославшая его с кружкой, одним словом, она махнула рукой и сказала:

— Иди в деревню!

И повесила ему кружку на шею. Он и пошел.

Е. Бурундук нес несколько сорок, и кузнецы и угольщики, стараясь разогреться, было холодное утро, начали над ним шутить. Е. Бурундук шуток не понимал, хотя иногда и смеялся, когда люди смеялись, то есть раскрывал огромный свой рот и гоготал, пока не говорили: перестань, и он утихал так же мгновенно, как начинал. Они смеялись, что нет дичи, что он начал стрелять сорок и его видели ощипывавшим перья. Они шли за ним, чтобы размяться и пока подручные убирали инструменты.

Он подошел к Ужге и стал кидать в реку перья, и те следили за его занятием задумчиво. Перья подхватывал ветер, и река их тихо несла. Е. Бурундук следил за ними внимательно.

Е. Бурундук сказал, что уже собирается лед и надо есть мед, и он ухмыльнулся своей шутке, потому что весь день думал о меде, и они встали, и собрали по пятаку, чтобы купить меду и бутылку-две водки, и Е. Бурундук зашагал в слободу Ловецкую, где были пасечники, сбиравшие ульи и ставившие, и у него были знакомства и несколько способов собирать мед. Есть и дикий мед, он его найдет, только не свежий, все это сложно.

Он упомянул о кулачных боях и о том, что ему трудно теперь спуститься, так как его прирежут узбеки, и он желал бы подраться, он должен всех переждать и пережить. Он хотел двигаться, и мед был ему предлогом. Он шел и размахивал палкой, а кузнецы и угольщики вернулись к своей работе и стали его ждать.

Агафья одобрила манеру Е. Чаева и только предложила им больше говорить и опираться на то, что в Мануфактурах есть необходимость в жилищах, также и надо инструктировать Мануфактуры, и это может оказать известное давление. Она обратила внимание на Афанаса-Царевича и сказала что безумного напрасно содержать при Соборе, и, передав ему кружку, сказала:

— Иди по деревням и проси на Библию. Понял — на Библию! Полную кружку!

И. П. Мургабова сказала, что не будут же большевики убирать сумасшедшего, хотя бы ему и принадлежали все Мануфактуры. Агафья ответила, что неизвестно, вдруг скажут, зачем вы его держите сейчас; ткачихи, наполненные завистью к людям, готовы на все. И. П. Мургабова сама же старается не ходить на собрания, и тому есть какая-нибудь причина, она даже отклоняется от бога во имя спасения своего тела, мы на тело не должны обращать внимания и должны поступать с ним жестоко.

Торопливо вкатилась в Собор А. Щеглиха, которая сразу же предложила пойти Агафье на Мануфактуры и пленить актера с тем, чтобы он не болтал глупостей, он трепло. Агафья не понимала ее, да и все не понимали, а слушали ее внимательно. А. Щеглиха сказала, что не может стоять и пока продавать свечи, она так расстроена, она думала, приезжает отдохнуть, а теперь что же такое? Господи, церковь не дает ей покоя.

Гурий утешил ее и сказал ей задумчиво, что все мы грешны, но Господь присутствует с нами и прощает нас, надо ему покоряться. А. Щеглиха сказала, что актер будет болтать о Неизвестном Солдате, а все даже не знали, кто это. Она смотрела на них изумленно: они, действительно, не знают о Неизвестном Солдате, и Гурий добавил, что все мы неизвестные солдаты господа бога. А. Щеглиха возмутилась этому разговору чрезвычайно, со всем тем она ждала еще решения.

Все вернулись к вопросу о печатании Библии, все были рады заняться своим довольством и тем, в чем они находили довольство собой и миром: давно уже должна была прийти комиссия для обследования типографии, и уже напечатано двадцать пять листов, добрая четверть Библии, а комиссия все не идет, и вообще неизвестно, когда она будет, и Мануфактурам не до Кремля, они заняты устройством ткачих; все стали рассказывать с презрением о том, как ткачихи въезжали в новые дома, уже передавалось, что произошла огромная драка, были чуть не убитые, и сама Зинаида Колесникова оказалась раненой. Где там комиссии принимать типографию!

Агафья похвалила Е. Чаева и, стоя за ящиком со свечами, сказала, что не лучше ли будет, поскольку он секретарь, то и передать ему казначейские обязанности, он ходил опрятный и пришел с бумажкой, которая подтверждала лишний раз, что Мануфактуры понятия не имеют о работе, производимой церковниками, они отсрочили производство ремонта на небольшой срок, да и действительно, где теперь взять материалы, надо их запасать в течение зимы. Собор еще не садится и великолепно просуществует до зимы, к тому же за зиму, действительно, он, как специалист и будучи теперь связан с артелью, которую организовал Лука Селестенников, он лучше сможет собрать материалы. А. Щеглиха стояла растерянная, пришли ее прислужницы спрашивать что-то по хозяйству.

Шурка Масленникова говорила и посматривала на Е. Чаева, он ходил стройный и красивый. А. Щеглиха ее ущипнула, Агафья это видела, она чувствовала презрение к Еваресту и понимала, что его красота может и прорваться чувственностью, ей хотелось узнать, в чем дело, она подошла ближе к А Щеглихе, и та сразу обрадовалась возможности сводничать и возможности того, что Агафью можно будет уговорить пойти в Мануфактуры, и она сказала, что надо бы следить за парнем, он сегодня девку щипнул, и Агафье это стало неприятно, и А. Щеглиха заметила это и сказала: «Не подумайте, девка у меня не хуже вас, девственница».

Та стояла с подозрительно синими глазами и подозрительно и сладострастно раскачивалась. Агафья ушла, удовлетворенная тем, что она так поглощена богом, что не способна ревновать, и следовательно, как она и предполагала, она ничего не чувствует к Е. Чаеву и держать его на расстоянии будет способна долго.

Несколько плотовщиков вселились в дом, надолго. Домника Григорьевна ставила им чай и ухаживала за ними, постоянно пропадал среди них сухой и резкий Лука Селестенников, и сухой голос его часто разносился по дому. Агафья старалась обо всех думать хорошо, и даже Гурий иногда своей осторожностью и манерой тереть слова возбуждал в ней любовь, но Лука Селестенников, и, особенно, его голос, удивительно раздражал ее.