Всеволод Иванов - Кремль. У

Измаил переменил разговор:

— Вот агитируют за храм, что же ты думаешь об этом?

— Я думаю, что Вавилов просто ищет хлебного места и не революционер. Что ж, это видно по тону, которым он разговаривает с нами. У меня мысль: не женить ли его на младшей [дочери] Колывана Петрова, он может оказаться работником, я к нему приглядываюсь. Рыхлый очень.

— Я так и знал, что Вавилов — предатель, я почувствовал это еще у Гуся-Богатыря. Не похитить ли мне жену для Мустафы, если уж к Кремлю повернулось счастье, — Агафью из Кремля? Пора уж действовать и жить по твердому закону.

— Зинаида лопнет со своими общественными стремлениями и вернется в наш дом, а мне не попасть в Германию, я забываюсь в работе, в службе, и ничего не выходит. Мы даже будем участвовать в драках, в «стенке», так как хотим приучить Колесникова к себе. Это редкая сила, и нам жалко отдавать ее Мануфактурам. Мы думаем с весны начать корчевать лес, и участок нами уже подсмотрен, и, если приучить Вавилова к корчеванию, у нас большие планы, у нас главное — Ложечников, вот бы нам кого прикарманить, — он человек культурный и великолепно, как я понимаю его, мог бы поставить дело. Около них кружок сведущих людей, которые прикарманили Зинаиду, черт их знает, что они могут выдумать, там можно собрать молодежь, они избегают Вавилова и работают среди своего цеха, в вавиловскую культработу Ложечников не вливается, и это самый показательный факт того, что Вавилов ни черта не стоит.

— Я здесь уже давно, я привык разбирать хороших людей, все у вас инструкции, а вот вам Дом узбека — послали нам узбеки учиться своих сынов, а чему вы научили моего сына? Как только он будет способен выдержать переезд, я положу его на седло на колени к его деду и уведу их под уздцы обратно в Самарканд.

С. П. Мезенцев пригрелся на солнышке, задремал, ему снилось, что он решил утопиться и его радует, что вода в реке отличная, а не тина, как сейчас. Гудение аэроплана разбудило его. Он проснулся. Шмель, осатанелый от жажды меда, носился мимо рук. С. П. Мезенцев схватил его и смотрел на заржавелую воду с росинками, шмель выскальзывал, С. П. Мезенцеву стало скучно, это заняло довольно много времени, и шмель норовил его укусить. Он ему воткнул в зад соломинку, тот взмахнул, метнулся и взвился над камышами. Монотонный голос Измаила прервался, затем раздался хохот, и С. П. Мезенцев услышал развеселый хохот милиционера и голос Измаила:

— Я тебя узнаю — это может сделать только Сережка Мезенцев, и разве ему поднять моего мальчика на вилы, он шмеля только поднять и опозорить может. С. П. Мезенцев, ты там, в камышах?

— Я, — ответил С. П. Мезенцев, несясь, визжа и ругаясь, по кочкам.

Милиционер стоял, хохоча.

— Я узнал тебя еще и потому, что только ты можешь пугаться так погони, и не чувствуя за собой вины.

— Напрасно я не дослушал рассказа, но что же будет дальше и как тебе, если кто и взмахнет плетью?

— Я кобылу свою не бил ни разу!

С. П. Мезенцев приобрел сразу двух друзей. Он шел и рассказывал им о том, что, возможно, Вавилов сын офицера, нам всем в интересах уничтожить его. Мы должны только объединиться. Измаил быстро впал в мрачность свою обычную, он не поддерживал разговора, и С. П. Мезенцев быстро от них отстал, милиционер вспомнил, что они не догнали капитана Тизенгаузена, потому спешить некуда. (…)

Так С. П. Мезенцев вернул себе утерянную было самоуверенность и довольство. Вавилов пришел усталый, подготовляя митинг, на котором и сам собирался участвовать, второй митинг, он думал, что на первом ему помешали какие-то превосходящие условия, он был свидетелем, как архитектор, шедший с ним рядом и уже пришедший в волнение оттого, что это — левый поступок, — ужасны эти интеллигенты, восхищающиеся всем левым, — взять под клуб церковь, он заглядывал, казалось, всем в глаза, и завтра он будет восхищаться самым гадким, подумал Вавилов, и все-таки не мог отделаться от архитектора, и ему было приятно, что он проводил его и сказал, что Груша ему кланяется, черт его знает, какими он гадостями наслаждается и куда прет.

Они увидели в Мануфактурах в окне универмага, недавно открытого по требованию ткачих, чем архитектор тоже не преминул восхититься, как стоял младший из «пяти-петров», и два брата были с ним. Младшего готовили, видимо, к свадьбе, ему выбирали рубашку. Старший брат хотел попестрее, а младший — поинтеллигентнее, невеста — ей было все равно, она смотрела довольно тупо — деревенская, и взяли ее, как корову, за вымя, вымя у нее действительно было огромное. Очередь и старуха в очереди возмущались, что задерживают, приказчик всячески старался.

— Белые рубашки покупают только мастера, — сказал приказчик.

Они остановились на белой. Они долго выбирали галстук, каждый галстук примеряли, завязывали, продавец становился к зеркалу, накидывал на себя галстук, рубашку. Они совсем было отошли, но продавец, вошедший в раж и, видимо, чрезвычайно уважавший «пять-петров», воскликнул:

— А прибор у вас есть?

Тяжелое недоумение отразилось на лицах их.

— Какой прибор?

Приказчик вытащил запонки. Они примеряли и вынимали.

— А задняя запонка? — всполошился продавец.

Стали выбирать заднюю и выбрали красную. Продавец писал, упаренно вытирая пот, чек, они направились в кассу. Архитектор восхитился:

— Видите, начали с запонки, но красной, обратите внимание, — красной, а кончат красными автомобилями и двухэтажным домком с черепичной красной крышей.

Спор и восхищения С. П. Мезенцева, рассказавшего свое замечательное происшествие со шмелем, отвлекали внимание Вавилова, в клубе было неимоверно холодно по вечерам, ремонт производился зря — высыпали сто одиннадцать пудов песку в подвалы, а ручейки все стремились, и ничего: по подвалам можно было только разъезжать на плоту, начались дожди.

— Как же вы раньше сидели? — спросил Вавилов у сторожа.

— А так и сидели, что в шубах, — ответил тот меланхолически.

— Пришли парни — те, которых Вавилов тщетно желал привлечь в спортивный кружок. Вавилов уговаривал и прельщал их многим; на фабрике процветал только один футбол, и потому что это превратилось в азартную игру. Вавилов не хотел их упрекать и притворился спящим.

Они говорили, что скоро упадет снег, так как есть уже холодные росы и предвидятся заморозки, и они попробовали купаться, но вода дико холодная. С. П. Мезенцев подтвердил, что вода холодна. М. Колесников понимал, зачем они пришли, и ломался. Один из парней сказал:

— Мы тебя ждали семь лет, Милитон, а ты ломаешься.

— Вот покажите, как вы в мое отсутствие научились играть, кроме как на кулачки и футбол, и тогда я пойду драться.

Один из парней сказал: