Всеволод Иванов - Кремль. У

Гурий и его отец были грязны, а им даже не топили бани, они сидели на кухне. П. Ходиев надеялся, что выйдет Агафья, но она не вышла. Гурий только сказал:

— Похоже на то, что наша библия печатается кровью.

Баптисты прервали с ним переговоры, не видя за ним авторитета. Дело не в Вавилове, выяснил совершенно точно Е. Чаев, и не надо никого ни подкупать, ни убивать.

На «стенку» вели, как всегда, медведей, день был солнечный, яркий.

Кремляне забавлялись. Медведи ходили с бубном и с утомленным Л. Сабанеевым. Он отощал, но не уходил. Кто-то держит в своих руках все пружины любви, думал П. Ходиев, он чувствовал просветление. Его жена с ним поссорилась, она все сравнивала, и он разозлился на нее, не сказал, правда, ни слова, но она поняла. Она осталась сладострастно смотреть в окошечко, она что-то, наверное, говорила уже с М. Колесниковым.

Вавилов напряженно наблюдал за Колесниковым. Вавилов не хотел было идти, но С. П. Мезенцев принес ему котомку, и он пошел, — «последний раз». Он чувствовал себя более свободно. Он ждал, что к нему зайдет П. Ходиев, но тот не пришел. Он ради него встал рано и просил старушку, которая постоянно в коридоре стояла, сказать, что и где он.

Сначала кинулся драться Е. Дону, затем монахи-наборщики кинулись на «пять-петров» — баптистов. Весь поселок Кремлевский спешил к заводи Дракона. Группа боксеров целиком присутствовала на сражении, «пять-петров» побежали, чего не мог вынести М. Колесников.

Мануфактуристы остановились. П. Ходиев скрывал себя в толпе, но вот выступил он. М. Колесников вытянул к нему руки, кулаки были развернуты, и у П. Ходиева тоже. П. Ходиев быстро налетел и посыпал ударами. Он пробивался к М. Колесникову. Удары сыпались. Люди падали. П. Ходиев прорвался наконец. М. Колесников крикнул ему:

— Не смотри на небо, родственник! Драться еще долго, солнце высоко, и не вытирай пот со лба!

Ходиев не думал ничего этого делать, но как только М. Колесников крикнул это, он решил поступить наоборот, он вытер пот и взглянул на небо — Милитон ударил его в висок. Он встал, взмахнул рукой и повалился, стал кататься по снегу. М. Колесников устремился на монахов.

— Кого боитесь? Бога боитесь, не отца ведь!

Монахи дрогнули. Мануфактуристы гнали кремлевцев до самой стены. М. Колесников исчез, они решили, что он ушел пить чай в чайную. Они разошлись с хохотом. Поднимали стонавшего П. Ходиева и повезли в больницу, сказали, что и нос сломан.

П. Ходиев, идя на сражение, встретил актера, который его отговаривал и говорил, что ему негде ночевать, актера взяли за рукав, он увидел Луку Селестенникова, и сказал тот ему:

— У меня переночуете.

И профессор тут же подскочил и сказал, что у вас у самих-то нет квартиры, он был одет в пальто с барашковым воротником, но вид у него был дрожащий. Подошла Клавдия и сказала:

— Здравствуй, Лука Семеныч, подлец ты и негодяй.

Она ему плюнула в лицо, ударила было его, но отобрала руку.

— Не буду рук марать!

Профессор был в ужасе, но Лука Селестенников с серым лицом взял под руку актера, и тут подвернулся Пицкус и увертливый Сенечка Умалишев и сказал, что профессор приглашает всех: он назвал фамилии (актер только вздрагивал) прослушать нечто в чайной у А. Щеглихи. Актер было замахал руками, указывая на профессора, но тот отмахивался, и они друг на друга смотрели с ужасом, но Лука Селестенников повел их. Лука Селестенников сказал Клавдии:

— Можешь и ты пойти.

Она только плюнула и сказала:

— Все наслаждаешься своим падением.

После драки пришел Е. Бурундук, но он не пошел на стенку, а только взмахнул колом, побил несколько человек, мимо него бежали от Вавилова кремлевцы, и Е. Бурундук кинул кол и ушел. За ним мчался, увязая в снегу, И. Буаразов. Вавилов шел грустный и усталый.

Ольга, жена П. Ходиева, ждала его со сладострастием, она любила всякую кровь, у нее была странная истерия — М. Колесников решил свою победу довести до конца. Начиналась метель, и дула поземка. Было холодно, кровь замерзла у него на руках.

Она сидела у крыльца. Она сидела и сравнивала, кто и как может курить, и странное чувство владело ею, она мало работала и была сладострастна, а муж не удовлетворял ее, и она томилась, но не знала, как можно ему изменить; кругом лежали хомуты, и дым стелился через них, она курила много и пропустила дым через нос, и ей стало как будто легче.

Муж засыпал быстро, а ей хотелось позабавиться, и он смотрел на это не как на развлечение, а как на печальную необходимость, и это ей казалось странным, да и всем в Кремле, кого она знала, любовь казалась такой, даже и Агафье, которой она не верила, и чтобы досадить, ей показалось, что в окно смотрит Агафья, она так и посмотрела на М. Колесникова, но, с другой стороны, она верила своему Прокопу, и ей казалось, что он биться идет потому, что она стремится к хорошей жизни и желает, чтобы П. Ходиев одерживал победы, и чтобы он не трусил, и чтобы о нем так же много говорили, как и о Колесникове.

Она сидела у окна, и странное томление, связывавшее ее, нравилось ей, и она не думала, что его можно будет когда-нибудь ощущать, какое-то забвение битвы: она видела ворота, перекатывающийся снег, и по нему бежали мальчишки, и она знала, что П. Ходиев должен победить, так как ему достаточно лишь поверить в свои силы и подумать, что он тут сделает, с таким же упорством, как делал он хомуты, и хотя теперь Н. Новгродцев умер, и П. Ходиев, никогда раньше не достававший кожи, стал теперь эту кожу доставать, и это злило его, потому что ему казалось, что Н. Новгродцев существовал неправильно и на его шее. Вошел в ограду М. Колесников со своими красными руками. Она смотрела оцепенело и восторженно, как он сорвал вывеску у ворот, на которой было написано мелом «Делаю хомуты», сердце ее захолонуло.

Она подвинулась по лавке и перекрестилась, слабость, владевшая ею, не покидала ее, а еще брала глубже, она знала, что хорошо бы закричать, но кричать она не могла, он вошел, и она увидела окровавленные его кулаки, он одной рукой положил ее на лавку, а другой скинул с себя чрезвычайно легкую одежду; дверь так и стояла открытой, а они оба не замечали.

Он упал на нее.

Потом встал и снял с ее руки бирюзовое кольцо, и лицо у нее было блаженное. Он плюнул ей в лицо; она не шевельнулась.

М. Колесников пришел к Зинаиде. Она читала книгу. Он сказал:

— Нет человека сильней меня и храбрей тоже.

Он кинул ей на колени, куда она положила книгу, бирюзовое кольцо и сказал:

— И жена его не красивей тебя.

Она сказала ему, перелистывая книгу и отдавая кольцо:

— Я тебе не жена, Колесников, тебе присылали повестку на суд, и суд признал, что ты ведешь себя недостойно гражданина СССР, и развел нас, а что касается кольца, то мы, коммунисты, кольца, ни свои, ни чужие, не носим.