Сергей Сартаков. - Философский камень. Книга 2

— Если ты, дорогая, этого хочешь. Я завтра же побываю у пана Рубера.

Поехать прямо от Густы к Анке Руберовой он ни за что бы не смог. Ну, а к пану Руберу ходить не было никакой надобности.

А Густа поправляла ему сбившийся галстук, кончиками своих музыкальных пальцев стряхивала прилипшие к пиджаку пушинки и, щурясь, шевеля тонкими бровями, говорила уже о другом.

— Вацлав, ты знаешь, у нас гость. Пришел мой отец. Он сейчас у дедечка. Как хорошо, что ты вовремя вернулся! Отец привез интересное для тебя известие.

— Дорогая! — радостно воскликнул Вацлав. — А что именно?

Густа промурлыкала: «У-у-у», — потерлась головой о его плечо.

— Он тебе сам все расскажет. Но, я думаю, это хорошо.

И Вацлав вошел в кабинет дедечка, сияя от мысли, что генерал Грудка принес ему и интересное и очень хорошее известие.

Он пожал руку, дружески протянутую ему генералом. А руку дедечка почтительно поцеловал. Так было принято издавна в их доме.

— У вас прекрасный вид, Вацлав, вы просто отлично выглядите, — сказал Грудка.

Генерал редко говорил комплименты, даже красивым женщинам, и Вацлав засиял еще больше. Тревога, томившая его во время разговора с женой, прошла.

Густа уселась на ручку старинного кресла, в котором расположился отец, и беззаботно покачивала ножкой, поощрительно поглядывая на Вацлава.

Дедечек поинтересовался, удачная ли была поездка, здоровы ли Йозеф с Блаженой, и Вацлав, сделав неопределенный жест, подтвердил:

— О, да! Прекрасно, все прекрасно! — Ему не терпелось узнать то существенное, что принес с собой именитый тесть. — Какие новости, пан генерал?

Вацлав всегда называл Грудку только лишь по его военному чину, подчеркивая этим особое свое уважение к тестю.

Ответил дедечек:

— Мальчик мой, то, чего так настойчиво хотелось нашей милой Густе, сбылось. Пан Грудка разговаривал со своими друзьями. Ты будешь зачислен на службу в министерство иностранных дел. И я приветствую это, благослови тебя Мария-дева!

Генерал Грудка остановил, бросившегося было к нему Вацлава. Улыбнулся одними глазами. Его, много повидавшего на своем веку, никак не трогали экзальтированные проявления радости.

— Это верно, Вацлав, — сказал он, — но не думай, и пусть не думает Густа, что, переступив порог министерства иностранных дел, ты сразу же станешь прославленным дипломатом. Или даже министром, чего я тебе, конечно, желаю. Прежде чем я получил эти погоны, — он тронул свое плечо, — я немало повоевал. И начал военную службу с самого малого офицерского чина. Тебя зачислят пока только на должность дипломатического курьера.

— А что это такое? — осторожно спросил Вацлав, не зная уже, радоваться ему или нет. Слово «курьер» отдавало какой-то черной, неблагодарной работой. Но оно соединялось и с другим словом — «дипломатический». А это звучало возвышающе.

Густа захлопала в ладоши. Спрыгнула с ручки кресла, подошла к Вацлаву, потрепала его по щекам.

— Миленький мой, как у тебя нос вытянулся! Но я уже все выяснила. Ты будешь доставлять нашим послам в других странах наиболее важные государственные бумаги, указания. Ты будешь неприкосновенен и все-таки на всякий случай вооружен. Твоя работа опасна. Но вспомни д’Артаньяна! За труса я бы и замуж никогда не пошла. И только за пивовара — тоже.

— Не смейся, дорогая, — попросил Вацлав, совершенно сбитый с толку.

Перспектива мотаться по белу свету с секретными пакетами в портфеле и с револьвером на поясе ему не показалась заманчивой. Всего несколько лет тому назад по всему миру прошумела история с убийством в поезде советского дипломатического курьера по фамилии, кажется, Нетте. Хватит и той стрельбы, которая после скитаний среди снежных сугробов сибирской тайги запомнилась ужасом своим на всю жизнь!

Сердце у Вацлава заныло совсем так, как это было в те давние дни, когда эшелон чехословаков приближался к Владивостоку, а он, тогда еще Виктор Рещиков, не знал, возьмет или не возьмет его с собой капитан Сташек.

— Но тебе предстоят прекрасные поездки в Германию, в Италию, в Испанию, — не унималась Густа.

— Возможно, и на Восток, — задумчиво сказал дедечек. — В священные земли библейских преданий.

— И в сказочные страны «Тысячи и одной ночи», — задиристо продолжила Густа. — Боже, как хотела бы я оказаться на твоем месте, Вацлав! Тем более, что это ведь не навек.

Генерал Грудка всех успокоил. Деловито и обстоятельно он объяснил, что дипломатическим курьером Вацлаву действительно долго быть не придется. Работа эта не есть обязательный первый шаг на собственно дипломатическом поприще. И таланты здесь требуются совсем другие. Как выразилась Густа, скорее д’артаньяновские, нежели ришельевские. Но таково условие министра. Пусть молодой человек пройдет и через это. Вполне резонно. А после обещано дать место уже и при каком-либо посольстве или миссии. Секретаря, советника, атташе, посла и так далее. Министр пошутил: перспектива здесь не ограничена, вплоть до президента, республики.

— Вацлав, ты представляешь, мы будем жить когда-нибудь в Париже! — воскликнула Густа. — Это же в тысячу раз лучше, чем быть даже крупным чиновником в министерстве! — Она положила руки на плечи Вацлава, торжественно и непреклонно проговорила: — Ты станешь послом Чехословацкой республики!

И это прозвучало для Вацлава так: «Я этого хочу, и я это сделаю!»

На какое-то мгновение он увидел себя в расшитом золотом, мундире на приеме у главы дружественного государства. Сверкающие люстры, зеркала…

Он трогательно поблагодарил генерала за хлопоты и заботы о нем, спросил, как скоро придется приступить к новым своим обязанностям — оказалось, приблизительно через месяц, — и отошел в сторону, сел, обезволенный столь неожиданным поворотом в его судьбе.

Но Густа все знает. И, значит, все будет хорошо.

Что-то говорили между собой генерал и дедечек. Густа на носочках убежала торопить Марту Еничкову: «Это ужасно, так долго готовить обед!» Вацлав ее слова слышал, будто сквозь, вату.

Густа все знает… Но знает ли Густа, что теперь он может оказаться в таких поездках один на один с собою, когда надо будет решать…

Такое в жизни с ним уже случалось. В проклятой снежной Сибири. Тогда он поступил правильно. Можно ли всегда надеяться на свою удачливость, свою счастливую звезду? Потому что, если честно сознаться, никакой мысли, никакой логики тогда в его поступках не было. Все решил слепой страх перед неизвестностью.

Генерал Грудка говорил дедечку:

— …я не оракул, чтобы предсказывать события, подобные землетрясению, потопу или падению на землю небесного тела. Человеку нашего времени предугадать их невозможно. Но профессиональный политик трезвого и холодного образа мышления всегда с большой точностью скажет вам, что ожидает мир в ближайшие два-три года. Иначе это не политик, а дилетант либо авантюрист. Не причисляю себя к профессиональным политикам. Однако и не дилетант и уж тем более не авантюрист. Просто трезво мыслящий человек, имеющий уже седую голову. Хотите знать мое мнение?