Евгений Суворов - Соседи

В последнее время поговаривали, что образования у Петрачка мало и что его скоро снимут. Такое обстоятельство Петрачка как будто не огорчало: или он привык к своему положению и не верил, что его можно сиять с работы, или, наоборот, считал, что его давно пора снимать, и поэтому держался и вел себя так же, как раньше. Петрачок, поговорив с собакой, встретившей его у дома, проскрипел воротами, и Дементий, как будто это было сигналом, поднялся с лавочки.

Заслышав шаги и покашливание Дементия в сенях, Арина стала налаживать на стол.

Дементий сказал, что ужинать не будет, только чаю попьет — что-то никак не может напиться, — и прошел сначала к столу, где Коля, оглянувшись на отца, снова занялся каким-то своим делом — что-то искал в столе.

Арина два раза допытывалась, точно ли Дементий не будет ужинать, сказала, что чай на плите, и пошла в гости к Мезенцевым, захватив сито, которое она брала четыре дня назад, как раз перед отъездом Петра Ивановича на конференцию.

— Куда это ты? — спросил Дементий, когда Коля начал старательно причесываться у зеркала.

— Пройдусь по деревне. Может, где увижу что-нибудь или услышу.

Садясь около стола на лавку, Дементий так тяжело вздохнул, что Коля, усовестившись, сразу же отошел от зеркала, спрятал в карман пиджака расческу и спросил:

— Уморился?

— Нет.

— А что вздыхаешь?

— Мучает меня один вопрос тридцать два года! И знаешь, кто на него может ответить и точку поставить?

— В школу я не пойду, — сказал Коля, чтобы опередить отца и не попасть на какой-нибудь ловко заброшенный крючок. — Хватит восьми классов. Мы договорились с Володей учиться на шоферов и до армии работать в колхозе.

Школу Дементий приберегал к концу разговора, когда Коля должен был понять «вопрос жизни», который не давал покоя Дементию и который мог разрешить один Коля, и больше никто. Два раза Дементий начинал со школы — и все без толку. И в третий раз приходилось начинать со школы, то есть вынуждал Коля. Снова упрется, как в первый раз и во второй, а потом и «вопрос жизни» не поможет… Будет отвечать, как отвечал раньше, Дементий начнет сердиться, не удержится, схватит что-нибудь, вот тебе и культурный разговор будет! Не-ет, не зря все эти дни размышлял Дементий и кое-что придумал!

То, что придумал Дементий, вроде как и придумывать не нужно было, — оно всегда жило в нем, только не было видно, пряталось где-то глубоко и лежало там, как на дне глубокого колодца, дожидаясь своего часа. Можно все сделать, только не надо бояться этого чувства, уговаривал себя Дементий, им только нужно воспользоваться, а не заглушать в себе, как это он чаще всего делал.

Коля не узнавал отца: если бы отец рассердился, закричал, дернул бы за вихор или крутанул за ухо, было бы понятно, и на этом бы все кончилось… Ну, пусть бы погонял еще немного… А то он как будто радовался чему-то…

Дементий наконец поверил, что справится, с чего бы не начался разговор, — со школы или с «вопроса жизни», потому что и то и другое было связано, одно вытекало из другого. Любой ценой Коля пойдет в школу, и возлагалось на него закончить не восемь, а десять классов, и учиться потом не на шофера, не в техникуме, а в институте.

Дементию нельзя было останавливаться, и он говорил, говорил и говорил, стараясь исчерпать «вопрос жизни».

Потом он спросил у Коли:

— Нравится тебе, когда дети Петра Ивановича приезжают домой из города?

— Нравится.

— А мы ниоткуда не приезжаем…

В первое утро после приезда с конференции Петр Иванович проснулся на целый час раньше. Наверное, проснулся он от того, что скорее хотелось начать ту жизнь, которую он вел всегда, в которой все было известно, и какие-нибудь новости или неожиданности, как правило, мелкие, незначительные, не могли изменить привычного, размеренного хода, с которого обычно начинался каждый день.

Неприятности никогда не выводили Петра Ивановича из равновесия, и если портили настроение, то ненадолго — Петр Иванович был не из тех, кто мог тратить по пустякам свою жизнь.

Из-за этой черты характера — не придавать значения пустякам, никогда не выходить из равновесия — многим, а может быть, всем, казалось, что Петр Иванович удачлив, все у него идет гладко, как по расписанию. И, может быть, кому-то не нравилась эта его удачливость…

По утрам становилось прохладно. Петр Иванович надел телогрейку и шапку, из кухни, одетым, прошел в большую комнату, взял с подоконника ключ (Мезенцевы теперь не забывали замыкать на ночь амбар), и его шаги раздались в коридоре и стихли, как только он ступил с крыльца на землю.

Он услышал громко распевавших в ограде кур, и ему стало весело, что куры своим пением напоминали о себе. Петр Иванович, несколько раз глубоко вдохнув прохладный воздух, остро пахнущий рекой, огородами и прибитой росой пылью, прошел к амбару, сыпанул зерна курам.

Около штабеля с драньем, лежавшим близко к приамбарку, Петр Иванович оперся руками о влажноватую верхнюю жердину изгороди, посмотрел на Саяны, — гор не видно. Лес за рекой чернел на буграх в просветах туманных облаков, поднимавшихся к невидимому солнцу.

Болото, молчаливое днем, сейчас издавало множество звуков, которые, соприкасаясь между собой, рождали новые звуки, и нельзя было понять, кому они принадлежат. Напротив бани в кочках вскрикивал кулик, будто его кто-то крепко держал и он не мог вырваться. Низко летали ястребы, молниеносно пикировали. Промахнувшись, нехотя взмывали вверх. Квохтанье в зарослях мгновенно прекращалось. Не желая прощаться с добычей, ястреб начинал медленно кружить над одним и тем же местом.

На Пастуховой горе к восходу солнца героические женщины (так Петр Иванович называл доярок) справились с утренней дойкой и, громко перекликаясь, расходились по домам, чтобы успеть до пастуха подоить своих коров. Из кузницы раздавались удары большого и маленького молотков. Петр Иванович, послушав, как безостановочно разговаривают молотки, не меньше восхитился и работой кузнецов, которые, казалось, так и не ложились спать. Присмотрелся к густой, темно-зеленой траве: подросла ли, будет ли что косить во второй раз, — и увидел напротив дранья свежие следы! Они чернели, как будто дымились на росистой траве… Никто никогда не ходил по огороду Мезенцевых к мосту или за реку! Проще было пройти по проулку, который начинался сразу за Нюриным домом.

— Кому-то не спится, — вслух сказал Петр Иванович, пройдя вдоль изгороди ближе к следам. — Кому-то что-то надо, — все так же медленно проговорил он и снова наклонился к забору шагах в четырех от того места, где он только что стоял. Казалось, Петр Иванович еще немного посмотрит следы и займется каким-нибудь своим делом. В конце концов, что такое следы: может, в самом деле кому-то понадобилось пройти к мосту или в лес? Конечно, неуважение ни с того ни с сего пройти по нескошенной траве в чужом огороде… Но ведь не ходил раньше никто! Другое дело, днем: зашел, поговорили, надо идти к мосту или за реку, — вот ворота, вот дорожка, — иди, не жалко. А чтобы ночью или чуть свет, без разрешения… Тут какая-то загадка!..