Евгений Суворов - Соседи

И вот этих-то, сосланных и осужденных, Александра Васильевна больше всего боялась.

— Давно кости изгнили, — отозвался о некоторых из них Петр Иванович.

— Изгнили, изгнили, — рассердилась Александра Васильевна. — Откуда ты знаешь?

Ей было неприятно и страшно, что Петр Иванович так резко отзывался о сосланных и заключенных. Для Александры Васильевны это были такие же люди, как все, только они что-то натворили и за это их строго наказали. Такое рассуждение Александры Васильевны Петру Ивановичу не понравилось, и он сказал:

— Думаешь, я не знаю, почему ты заступаешься за кулачье? Прекрасно знаю! Ты не обижайся, не складывай губы в трубочку, но я тебе еще раз скажу: ты выросла в кулацкой семье! Я помню, как твой отец косился на Советскую власть…

— Что вспоминать, что было за дедом-шведом, — обидевшись, сказала Александра Васильевна. Она не осталась в долгу и укорила Петра Ивановича за то, что он, когда ухаживал за ней, ходил в одних и тех же драных штанах.

Петр Иванович рассмеялся, и начавшийся острый разговор на этом прекратился. Он отклонился от стола и посмотрел на стенные часы в большой комнате.

— Слушай, старуха, я опоздал на урок!

— Не опоздал, — успокоила его Александра Васильевна. — Посмотри.

— Что смотреть, два часа!

— На минуту опоздаешь, кто тебе что скажет? Ты сам себе начальник.

— О, не-ет, — сказал Петр Иванович, наспех ополаскивая руки под умывальником, — прежде всего дисциплина. Без дисциплины с этими гавриками не справишься!

Александра Васильевна еще сидела за столом, когда Петр Иванович захлопнул за собой двери и застучал ботинками в коридоре и на лестнице.

За двадцать четыре года учительской работы ни разу не было, чтобы свои отношения со взрослыми Петр Иванович перенес на детей. Даже в крайних случаях он не делал этого, и вдруг — раньше такого с ним не случалось — он стал приглядываться к лицам учеников тех родителей или родственников, с которыми у него были когда-то плохие отношения.

Собственно, плохих отношений у Петра Ивановича никогда ни с кем не было. По крайней мере, так считал Петр Иванович. Выходит, он в чем-то ошибся?.. За этой мыслью появилась другая: не покачнулся ли его авторитет, когда вся деревня узнала, что кто-то ходит по ночам около дома Петра Ивановича? Ученики слышат разговоры об учителе, и не все — конечно же, не все! — так уж переживают за Петра Ивановича. И вот это, думал он, можно увидеть на лицах учеников: вольно или невольно отблеск разговора о Петре Ивановиче промелькнет на чьем-нибудь лице…

Петру Ивановичу удалось справиться с собой, и он остался с учениками в прежних отношениях, и свое желание подсматривать за ними объяснил тем, что он уже не тот, что был, и что пора ему на пенсию.

Потом он подумал, что дети могут попасть после него к плохому учителю, и он подумал, что рано уходить на пенсию, что он проучит еще и два, и три года…

После того как Яков Горшков рассказал в бригадной конторе, что кто-то ходит по ночам около дома Мезенцевых, Петра Ивановича останавливали, спрашивали, правда ли, и что он собирается делать.

Предложение бригадира — организовать около дома дежурство — Петр Иванович отклонил, сказав, что сам справится или, в крайнем случае, вызовет милицию.

— Ну, сам подумай, — говорил он бригадиру, — уборочная, люди работают, какое дежурство, — им спать надо!

— Петр Иванович, в Белой пади, считай, половина мужиков твои ученики! Неужели каждый из нас не сможет подежурить одну-две ночи?

— Во, слушай, что сделай! — предложил Петр Иванович. — Составляй наряд: ночь на огороде у Мезенцева отсидел — получай два трудодня! Правда, хорошо будет?!

Бригадир улыбнулся.

— Петр Иванович, вы в самом деле не боитесь?

— Нисколько.

— Все равно, сегодня вечером добровольцев приведу! — весело сказал бригадир.

— Были уже!

— Когда?

— Вчера вечером.

— Дежурили?

— Нет. Я их отправил домой.

— Кто был?

— Сергей с Павлом. И сегодня еще двое заходили — Гошка с Семеном.

— Павел приходил?! — Бригадир засмеялся. — Да его этот, который ходит, раз пуганет, и Павел неделю штаны стирать будет! Трезвый хоть был?

— Трезвый.

— Не стал бы он дежурить, — нисколько не сомневаясь, сказал бригадир.

— Почему?

— Да ему выпить надо было! Я, Петр Иванович, не знаю, что с ним делать. Он мне всех коней заморил! Ну вот кем его заменить? Придется кого-то просить из стариков. Если бы, Петр Иванович, не вы, я бы вынес предложение исключить Павла из колхоза.

— Исключить? — Петр Иванович помолчал, как бы обдумывая бригадирово предложение, и сказал: — Если подходить со всей строгостью, то его надо судить! Кони хорошие только у пастухов да почтальона.

— Потому что сами кормят! — сказал Михаил, оглядывая широкий и зеленый школьный двор, посреди которого они стояли.

— Я об этом и говорю. Остальные кони, это никому не секрет, едва передвигают ногами.

— Да еще без хвостов, — невесело сказал бригадир.

— Это же он поотрезал хвосты девкам на голову? — спросил Петр Иванович, хотя уже и слышал об этом.

— Ну.

— Вот что мода делает! — Петр Иванович никак не мог взять в толк, зачем нужен шиньон, когда нет ничего лучше своих волос: пусть они будут хоть рыжие или красные, но — свои! А то и себя уродуют, и кони без хвоста ходят.

— Хотел я его за эти хвосты оштрафовать трудодней на пятнадцать, чтоб знал! — одновременно и сердясь и улыбаясь, сказал Михаил. — Но на него это не действует! Хоть штрафуй, хоть не штрафуй…

— Действует, — сказал Петр Иванович. — На днях моей старухе жаловался.

— Тогда я его еще раз оштрафую! Глядишь, на пользу пойдет!

— Воздержись, — посоветовал Петр Иванович, воспринявший угрозу бригадира скорее как шутку. — Ты ж видишь, который день трезвый ходит. Попробуй-ка с ним как-нибудь еще поговорить? Он же мужик неплохой… И за дело вроде бы взялся: как-никак, дом себе выстроил! Дежурить пришел ко мне, — после небольшой паузы проговорил Петр Иванович, как бы вспоминая, что еще хорошего сделал Павел.

— Говорил я с ним и ругался без счету раз. Если уж вы, Петр Иванович, не сумеете переубедить, тогда ему никто не поможет! У меня один вопрос к вам, Петр Иванович, — не глядя на учителя, сказал Михаил. — А то, может, болтают?

— Говори, слушаю.

Петр Иванович расправил плечи, отступил на шаг в сторону, чтобы стоять свободнее, и от этого казался теперь неприступным. Прищурив темно-синие большие глаза, он смотрел на бригадира, как будто старался угадать, о чем тот попросит его, и как будто заранее решал, отказать или не отказать в бригадировой просьбе.

— Правда, что Варка просилась в школу уборщицей?

По лицу бригадира Петр Иванович видел, что тот очень хотел, чтобы это оказалось неправдой.