Юрий Либединский - Зарево

— Тихо… очень уж тихо тут у вас, — глядя в окно, сказал Гинцбург, и Темиркан почувствовал себя так, как будто он виноват в этой арабынской тишине.

— Что ж, притихли наши люди, — ответил Темиркан жестко. — Послушали, как пушки палят, и притихли.

— Да, палили громко. До самого Парижа эхо докатилось.

Темиркан вдруг почувствовал, что Гинцбург словно в чем-то обвиняет его.

— До Парижа? — переспросил он, чувствуя в словах Гинцбурга какой-то скрытый смысл.

Взглянув в лицо Темиркана, теперь уже откровенно недоумевающее, Рувим Абрамович успокоительно добавил:

— Я вам сейчас все объясню, ваше сиятельство. Ведь живущие за границей русские революционеры внимательно следят за каждым шагом царского правительства. Они издают там свои газеты, журналы. И вот в нескольких таких изданиях появились сообщения, в которых весьма эффектно описана вся здешняя экзекуция. Французские газеты в погоне за сенсацией перепечатывают эти сообщения, добавляя и то, чего не было… Получается, что на Кавказе идет форменная война, с применением артиллерии. Газеты эти попадают в руки держателям наших акций, а их во Франции довольно много. Ну, одни не обращают внимания, а другие, у кого нервы послабее, думают: «Лучше я продам эту «Транслевантину», пока она еще в цене». Акцию, скажем, он приобрел за двадцать пять франков; потом изо дня в день стоимость ее повышалась и дошла до тридцати франков, — это приятно, а?.. Держатель идет на биржу, продает акцию, кладет в карман пять франков прибыли — неплохо как будто бы?.. Но так делает и второй и третий держатель, и цена акций двинулась вниз — двадцать девять, двадцать восемь, двадцать шесть, двадцать четыре. Это уже неприятно — и все большее и большее число держателей наших акций думают: «А может быть, лучше освободиться от этой ненадежной «Транслевантины»?» Они идут на биржу и хотят продать акции хотя бы за двадцать четыре… Но спроса на «Транслевантину» уже нет, цена ее все стремительнее летит вниз… Это крах, не правда ли? — спросил Гинцбург, глядя в явно обеспокоенное лицо Темиркана. — Но нет! — и Рувим Абрамович торжествующе поднял свой толстый белый палец с блестящим розовым, аккуратно обстриженным ногтем. — Нет, нет! Существует Англо-Нидерландский банк, тот самый, который держит основной пакет наших акций. Ему невыгодна наша гибель, и он по пониженной стоимости скупает наши акции.

— Значит, все благополучно? — с облегчением спросил Темиркан и почувствовал, что кровь прихлынула к щекам.

— Что значит благополучно? — задумчиво сказал Гинцбург. — Банк прибрал к рукам акции мелких держателей, которые на этом понесли убытки. Мелким держателям это плохо, а банку в конечном счете будет совсем неплохо. Хотя мы с вашим сиятельством в свое время не мало толковали обо всем этом, но я чувствую, что сейчас нам нужно кое-что освежить в памяти. Русское правительство строит на Кавказе эту самую стратегическую железную дорогу — раз, — и Гинцбург, отставив большой палец от других пальцев, показал его Темиркану. — О стратегии мы, конечно, говорить не будем, — многозначительно снизив голос, произнес он, — хотя и о ней стоило бы поговорить. Но сейчас-то для нас важна отнюдь не стратегия, а то, что в проведении этой железной дороги заинтересован тот глубоко мирный и даже демократический Кооперативный банк, представителем которого я имею честь состоять. Ведь новая железная дорога дает нам, таким образом, возможность на более выгодных условиях вывозить казачью пшеницу с Северного Кавказа к Черному морю. — Рувим Абрамович перед носом Темиркана кокетливо покрутил теперь уже указательным пальцем и, загнув его, добавил: — Итак, третье: казачество. Пароходчики, вывозящие из России пшеницу на Запад, также заинтересованы, — и он показал Темиркану средний палец. — Создается единство коммерческих интересов, а где есть единство коммерческих интересов, там все идет гладко. И тут на сцену выплывает главный кит, — показал Гинцбург свой безымянный палец с толстым обручальным кольцом, — могучий Англо-Нидерландский банк, гордость Лондонского Сити. Он связан, с одной стороны, с нашим Кооперативным банком, а с другой, как мы уже упоминали, с пароходными компаниями. Так создается акционерное общество «Транслевантина». Русское правительство строит железную дорогу. «Транслевантина» берется на выгоднейших условиях поставлять оборудование: паровозы, водокачки, разные там семафоры, стрелки и еще много чего — все, кроме рельсов, поставляемых русскими заводами. Железная дорога выйдет к порту на Черном море — и тут наша «Транслевантина» заранее, пока это еще дешево, скупает земельные участки. Железная дорога должна пройти по землям веселореченского племени, и я появляюсь у вашего сиятельства… — Тут тяжелая, мягкая рука Рувима Абрамовича похлопала Темиркана по плечу. — Одновременно наш Кооперативный банк строит в этом порту элеватор по последнему слову техники и учреждает кредитные товарищества в станицах. Сбережения богатых казаков и мужиков, вроде наших друзей Решетниковых и Лаптевых, превращаются в капитал, в силу, которая на железнодорожных станциях Кавказской магистрали закладывает элеваторы, мельницы, склады сельскохозяйственных орудий. Все идет прекрасно, все хорошо… Но тут вмешиваются ваши строптивые соотечественники, начинают свой дурацкий бунт, русское правительство со свойственной ему грубостью поднимает на весь мир пальбу из пушек, грохот долетает до Парижа, мелкие держатели акций пугаются и… Я не хочу вам рассказывать сказку про белого бычка…

— Но ведь их усмирили. А железную дорогу продолжают строить. Значит, все восстановлено? — спросил Темиркан.

— Ах, ваше сиятельство!.. — укоризненно и даже немного сердито ответил Гинцбург. — Все, кроме коммерческого доверия. Вы все-таки забываете о нашем главном, англо-голландском хозяине, о банке… Предотвратив крах нашей новорожденной «Транслевантины», он тоже понес некоторые убытки. Конечно, приобретая за дешевку наши акции, он потом с лихвой возместит потери, — но когда это будет? А пока мы от наших заморских принципалов имеем прямое указание: свертывать наши операции в Веселоречье. Для этого-то я и прибыл сейчас на Кавказ. И так как мне дороги интересы вашего сиятельства, я хочу, чтобы они не очень пострадали во время этих операций.

Темиркан в свое время столько потратил умственных сил, чтобы понять, почему этим неизвестным ему людям из-за морей понадобилось принять участие в его делах! И сейчас он никак не мог понять обстоятельных объяснений Гинцбурга.

— А впрочем, ваше сиятельство, не мучьте себя беспокойными думами, — добавил Гинцбург, взглянув на омрачившееся лицо Темиркана. — Сначала поправляйтесь, а потом приезжайте в Питер. Я постараюсь уладить дело с вашими векселями, чтобы вас не беспокоили.