Петр Гагарин - За голубым Сибирским морем

И тогда в маленькой, заставленной аппаратами комнате, наступала приятная тишина. Тогда Павел забывал, что он — на железнодорожной станции, лежит на деревянной скамейке, а не в мягкой постели.

Но тут снова трезвонили проклятые никелированные тарелки. И Грибанов снова открывал глаза: тот же вокзальный диван с твердыми брусочками, та же лампа с закоптелым стеклом и тот же дежурный, кричащий в трубку… А так хотелось спать!

И вот Павел уже в пятидесяти километрах от железной дороги. Больше часа он ехал на попутной машине. Теперь бы уж на месте был, но машина шла не в Озерки, а в соседний колхоз. Шофер высадил его, показал: «Вон за ту сопку перевалите, там опять степь, речушка. Километров семь-восемь. А мне сюда!» — и, газанув, умчался влево, в распадок.

Павел шагал по степи, время от времени поправляя на плече ремешок полевой сумки, придерживая ее, вздувшуюся от блокнотов, полотенца и бутербродов. До вершины сопки все еще было далеко, и он подумал, что эти «семь-восемь» километров, наверное, измерялись местными жителями, которые в шутку говорят: «хороший конь — восемь километров, плохой — двенадцать».

Шел, борясь со сном, подбадривая себя, что познает еще один уголок области, что будь он не журналист, а токарь или, скажем, учитель, ему не удалось бы так много путешествовать.

Когда лента дороги перегнулась через вершину сопки, он увидел село. Остановился. В огромной низине — две ровные улицы. Зеленели сады. Справа, по лугам, лохматыми шапками были разбросаны кустики. Путаясь между ними, петляла речушка. Отсюда она походила на стальную ленту, кем-то в беспорядке брошенную и забытую. Добравшись до села, речка уперлась в плотину и разлилась в широкое озеро. На берегу его белела еще не достроенная Озерковская ГЭС.

В сельсовете Павлу рассказали, где находится библиотека, и он пошел.

День только еще наступал, но на улице было уже жарко. У ворот, в холодке, похрюкивали свиньи; посередине улицы, опасливо озираясь, лениво брела собака.

Безмолвная тишина, зной и усталость угнетали, злили Павла. Ему даже показалось, что и это село, Озерки ничем не лучше вчерашней Черемшанки, что и здесь его постигнет неудача. Он вспомнил заведующего областным отделом культурно-просветительной работы и мысленно заворчал: «Бюрократ. Сидит там и ничего не знает. «Лучшая изба-читальня — Черемшанская, езжайте…» Лучшая! Была когда-то, а сейчас — полный развал. А этот волокитчик — езжайте».

— Пшел! — Грибанов в сердцах пнул теленка, который стоял, как очумелый, на дощатом тротуаре и смотрел на прохожего, не намереваясь уступать дорогу. Пнул и тут же замедлил шаг, оглянулся, пробурчав: — Глупышка, шел бы вон на полянку да лежал.

Опять вернулся к прерванным мыслям:

«Два дня потерянных — ерунда, главное — темы заданной нет, вот в чем беда. Опять редактор кричать начнет: «Зарисовку, зарисовку давайте, что вы мне с критикой». Вот зарисуй тут… Будет что — зарисуем, а избача все равно разгромлю. И этого… Бездельники!»

С парадного крыльца большого дома сбежала девушка и, закидывая на плечо ремень пузатой сумки, какие обычно носят почтальоны, торопливо зашагала навстречу Павлу. Их взгляды встретились.

«Наверное, она. В сельсовете говорили: большой дом, вывеска. Она рыженькая…» Он стал рассматривать девушку.

Волосы, гладко расчесанные на две стороны, стянутые в тугие длинные косы, на солнце отливали бронзой. На носу и щеках виднелись веснушки. Лицо казалось совсем юным, но удивительно темные глаза были прищурены и глядели неестественно сердито.

Заметив на себе пристальный взгляд незнакомого молодого человека с потертой полевой сумкой, девушка остановилась, ожидая приветствия или вопроса. И он заговорил, улыбнувшись:

— Ищу заведующего библиотекой. Не вы случайно?

— Я, и не случайно. А что?

— Я из областной газеты.

— А, а… Здравствуйте. Волгина.

— Волгина? — переспросил он и пожал ее маленькую горячую руку. — Я в поле иду, к колхозникам.

— В поле? Гм… Мне надо написать о вас. Передовая библиотека, говорят.

Ружена вспыхнула, засмущалась:

— Какая передовая — обыкновенная, вот видите, — она взглянула на Павла плутовато смеющимися глазами и махнула в сторону библиотеки.

Сознание Павла ожгла тревожная мысль: «Неужели и здесь провал — нет ничего доброго».

— Значит, вы — в поле?

— Да, к своим читателям. Идемте, познакомлю. Про них и напишете.

— Н… да…

Он задумался: вообще-то заманчиво, но усталость брала свое — хотелось сейчас вот здесь же упасть и уснуть. Но тогда…

— Идемте, — решительно сказал Павел и улыбнулся: — Журналиста ноги кормят.

Прошли сельсовет, школу, магазин, сельпо, новый большой дом с вывесками «Почта», «Телеграф», «Сберегательная касса». Всюду было тихо и безлюдно. Только в некоторых открытых окнах виднелись детские головки, да кое-где слышалось бренчание посудой, ведрами и ухватами: старушки и многодетные матери занимались хозяйством.

— Скучновато у вас, — проговорил Павел. — Вы давно здесь?

— Второй год. Сейчас весь народ в поле. Вот и пусто.

И снова замолчали. Вышли за околицу. Над теплой, влажной землей струился горячий воздух.

Идти становилось все труднее. Павел изнемогал от жары. Он перехватил сумку в левую руку, перекинул через локоть плащ и вытер платком лицо.

«Может быть, поговорить здесь мне, — подумал он. — Но это будет… отчет. А если бы настоящий очерк. Значит, надо своими глазами посмотреть. Трудно? Да! А другим? Сталевар у пылающего мартена, что у солнца, запрятанного в печь… А рыбаки в бушующем море, а разведчики недр… Эх, ты!.. Значит, шагать, шагать…» И Павел продолжал следовать за Руженой.

Она шла легко и быстро, изредка встряхивая головой, поправляя косы. Голубое платье в белых колокольчиках плотно облегало ее узкую, гибкую талию и чуть полнеющие бедра. На ногах у нее — черные тапочки, подвязанные шелковыми тесемками. Ступала она часто, твердо и каждый раз из-под ее ног вырывались фонтанчики сероватой пыли, которая уже солидно припудрила и тапочки, и сильные икры.

Павел смотрел на спутницу и думал, что хорошо бы ее — в спортивный коллектив! Она бы, наверное, лучше всех гранаты метала, первая стометровки брала, опираясь на длинный шест, взвивалась в воздух…

Ружена, по-видимому, почувствовала на себе его взгляд, замедлила шаг, повернулась к нему:

— Устали? Надо было плащ в селе оставить.

— Нет, нет. Просто жарко.

— Здесь дорога широкая, идите рядом. Вы не здешний?

— Нет. С Урала. У нас такой жары не бывает.

— Привыкайте. У нас в Астрахани тоже жарко.

— Вы из Астрахани?

— Да. Жила, училась там, закончила институт. Направили сюда.

— Понравилось в селе?