Петр Гагарин - За голубым Сибирским морем

Надо беспощадно корчевать эгоизм, шкурничество. Либерализм в этом деле опасен.

Секретарь обкома склонился над столом, закрыл «Персональное дело» Щавелева, на него отбросил и папку Ряшкова, сделал это так резко и шумно, что многие невольно посмотрели на Богунцова.

«Значит, все, — подумал Ряшков и низко опустил голову. — Вот тебе и не лезть на рожон. Что ж, теперь начну… Если не сделать этого, потом скажут: он же на бюро со всем согласился… Нет!»

Богунцов опять поднял голову, посмотрел в зал:

— Но дело, дорогие товарищи, не только в этих двух работниках. Я думаю, нам надо и о других подумать, иначе не избежать новых провалов. Без хороших командиров много не навоюешь… Изучать кадры, воспитывать. Каждого работника понимать надо, потому что в каждом человеке много плюсов и минусов. Найти их в анкетах невозможно. Нам надо дело поставить так, чтобы больше не повторять вот таких промахов. Каждая ошибка в подборе руководящих кадров дорого обходится и партии и государству.

Желающих выступить больше не оказалось. Тогда Богунцов обратился к Щавелеву:

— Вы хотите?

Тот грузно поднялся, развел руками.

— Что тут говорить. Я, конечно, уж не настолько виноват. Газету, например, читал не только я, ее читали и члены бюро, и вы, Семен Давыдович… Ну, в общем, если обком доверит, пойду на другую работу.

— Вы, товарищ Ряшков?

— Приходится говорить. — Ряшков встал, развернул два листа с тезисами. — Я, конечно, виноват, не отрицаю. Но снять меня с работы? Это, это, мягко выражаясь, не совсем правильно. Отдельные работники здесь перехлестывают. И я понимаю почему. Мои выступления не всем нравятся. Взять хотя бы на сессии областного Совета. Некоторые решили припомнить… — Члены бюро переглянулись, по залу прокатился ропот, задвигались стулья. А Ряшков продолжал: — Но это так не пройдет. Вы, товарищ Богунцов, однажды поучали меня: люди не шахматные фигурки. Помните? Так я тоже человек… Партия учит воспитывать кадры, беречь их, как золотой фонд страны, а вы…

Щавелев и Ряшков, покидая зал заседания, даже не посмотрели друг на друга: теперь они рядовые, равные.

Они не смотрели и на других: стыдно было. К тому же каждый из них был занят своим. Ведь бездельничать они не смогут, надо работать, а где? Что им доверят?

А Ряшков думал еще и о своей супруге. Он решил, что теперь, пожалуй, можно и распрощаться с ней.

В одиннадцать часов вечера Грибанов и Шмагин вышли из обкома. На улице было холодно и буранно. Шмагин шагнул на тротуар и сразу повернулся спиной к ветру:

— Эге, как он разыгрался! Поднимай воротник.

По Павел и воротника не поднял и ничего не ответил. Шел насупясь.

— Ты что загрустил? — спросил его Шмагин. — Теперь уж вздохнем. Сняли!

— Да, вздохнем… А почему ты сегодня уж очень робел? Жалость одолевала?

— Ну, что ты! Я просто, ну… думал, передумывал. Ведь Юрмаков тоже прав. Выковать, закалить настоящего работника — это тоже победа.

— Ты на заводе никогда не работал?

— Не приходилось.

— Так вот, знай: сталь можно закалить, а железо — никогда. Его хоть кали, хоть не кали — оно все одно гнется и туда и сюда.

— Об этом слыхал. Но теперь все. У нас — новый и довольно опытный зам. Придет новый редактор.

— Не спеши. Этот крови еще попортит. Сегодня же сочинит заявление в ЦК: покритиковал, мол, руководителей, невзлюбили… Попробуй не прислушайся к такому сигналу! Приедет комиссия, спросы да расспросы, чего доброго соберут актив, а то и Пленум обкома. Найдутся заступники, скажут: да, действительно, выступал, крыл руководителей, боевой редактор…

— Против него слишком много фактов.

— Я своего оружия не сложу, пусть знает.

— А кто его сложил… Ну, мне сюда. До завтра.

Шмагин свернул в переулок.

На станции хлопотливо покрикивали паровозы. По улицам, прорезая светом фар снеговую завесу, сновали автомашины, где-то на окраине города простуженным баском кричал заводской гудок.

В эти минуты Грибанову вспомнились и те упругие порывы ветра, которые он ощущал тогда в дверях вагона, подъезжая к этому городу; и путешествие по раскаленной степи с Руженой; и ледяная купель в Светенске; и сотни других трудных и радостных дорог, встреч; вспомнились схватки с Ряшковым и Ужалгиным, Чекаленко и Ветковым…

«Уже зима. Больше полгода прошло, как я здесь, — думал Павел. — Сколько пережито! И не зря».

Вьюжный ветер пригоршнями швырял в лицо колючий снег. Трудно было идти. Но Павел шагал уверенно и бодро.

И. Сельвинский, «Сибирь».

М. Горький, «Письма в Сибирь», стр. 5.

А. Васильев, «Забайкальские казаки», том I, стр. 41.

Б. Греков. С. Вахрушин, В. Лебедев, «История СССР», том I, стр. 518.

А. Васильев, «Забайкальские казаки», том I, стр. 126.

А. Васильев, том I, стр. 141.

И. Сельвинский, «Сибирь».