Лев Кассиль - Том 1. Кондуит и Швамбрания. Вратарь Республики

– Вы стали такой знаменитый, Тоша, – сказала ему в тот вечер Настя, – что к вам просто страшно подойти.

– Ну, бросьте вы, в самом деле! – смутился Антон. – Этак мы будем с вами друг друга бояться, ничего не получится.

– А разве вы меня боитесь?

– Чуток, – откровенно признался Антон.

Настя засмеялась и ласково взяла Антона под руку. Они выходили из здания клуба, где шло чествование. Они удалялись беседуя. Насте было приятно, что она идет под руку с Антоном Кандидовым, что все смотрят на них, а встречные девушки, верно, завидуют. Вероятно, это было не совсем хорошо, но все-таки это было очень приятное чувство. Ребята, посматривая вслед удалявшейся парочке, многозначительно переглянулись.

– Настя, – крикнул Фома, – а мы как?

Антон за спиной погрозил Фоме кулаком.

– До свиданья, мальчики! – весело прокричала Настя и помахала рукой через плечо Антона.

Карасик мрачно отошел в сторону. Бухвостов подозрительно исподлобья посмотрел вслед ушедшим.

…Они шли по парку, полному вечерней голубизны и шепотов. Их влекло в укромные аллеи. Луна распестрила дорожки. Белесые лучи, пробившись сквозь листву, обнаруживали уединившиеся парочки. Потом Настя и Антон сидели у озера, у самой воды. Над ухом пели комары.

– Эх, на Волге у нас сейчас, – сказал Антон, – тихо, на тысячу верст тишина!

– Я только раз была на Волге.

– Ничего… Мы еще с вами поплаваем там. Верно?

Вот опять! Как только останется наедине с Настей, так черт знает какие глупости лезут на язык, а то, о чем хочется сказать, никак не выговоришь. Антон вспомнил, как внимательно слушают его Лада, Ласмин, Мария Дементьевна, когда он разглагольствует о чем-нибудь. Все восхищаются, какой он непосредственный, сильный.

– Ох, и здоровый же я, Настасья Сергеевна! – произнес он голосом, которым обычно говорил у Токарцевых.

Однако на Настю это мало подействовало.

– Почему вы, Антон, мне все твердите, что вы такой здоровый?

– А что ж я буду говорить, что больной? – сказал Антон и обиделся.

Он буркнул это нарочно грубо. Что такое, в самом деле!.. Ничем не проймешь!

Он посмотрел сбоку на Настю. Лунная дорожка пошла по озеру. Отблески дробились, освещали Настино лицо. И Антону был виден профиль Насти, как бы обведенный светящимся и лучистым контуром. Настя задумчиво смотрела на воду.

Антон почувствовал огромную нежность. Ему захотелось сказать что-нибудь очень хорошее и простое Насте. Он подсел немножко теснее:

– Настя, Настасья Сергеевна, я вас все хочу спросить, все это…

И он опять замолчал.

– Ну, чего же вы молчите?

– Да вот как-то все это…

– Ну, ну, – подбадривала его Настя.

И тогда, совершенно не зная как, решительно и убито, Антон проговорил:

– Вот… на дубу три ветки, а на каждой по три яблока. Сколько всего?

– Ну, девять, – изумилась Настя.

– Э-э, разве на дубу яблоки растут? – сказал с превосходством Антон. – А еще инженер!

– Ой, смешной вы, Антон! – ласково засмеялась Настя. – Хороший вы, славный, чистый вы весь какой-то… И отчего мне с вами так хорошо?

Антон уставился на Настю, потом вдруг радостно, решительно и косолапо обнял ее.

Она стала сразу строгой и чужой. Она схватила Антона за руку. Пальцы у нее были холодные и жесткие.

Антон не разжал рук.

– Мертвая хватка… будьте покойны… – бормотал он, усмехаясь, плохо соображая, что говорит. – Так и в газетах написано: «Кандидов – мертвая хватка».

Настя сердито вырывалась:

– Кандидов, пустите сейчас же!.. Эх, вы…

Антон взглянул ей в лицо и обиженно выпустил.

Настя хотела еще что-то сказать, но вдруг беспомощно махнула рукой, резко повернулась и ушла, не попрощавшись, строгая и неумолимо обиженная.

Антон постоял секунду, потом сорвался было с места, бросился вслед:

– Вы куда?.. Настасья Сергеевна… Настя!

Он остановился и с размаху ударил себя в щеку:

– Ой, арбузник я, арбузник!..

На пруду что-то легонько бултыхнулось. И у самого берега, дразнясь, квакнула лягва.

Через день Антон сидел в кафе с Бобом Цветочкиным, Димочкой и Ладой. Настроение у Антона было скверное. Сосредоточенно сопя, он пытался через соломинку высосать сливки из стакана «кофе-гляссе». Это было трудное и необычное занятие. Сливки пузырились и разлетались брызгами.

– Ну, что вы такой кисляй сегодня? – спросила Лада. – Расскажите что-нибудь из волжской жизни.

Антон молчал. Лада подсела поближе:

– Отчего вы такой грустный-грустный?

– Вовсе я не грустный-грустный-грустный, – хмуро отвернулся Антон.

– Сейчас я его живо развеселю! – воскликнул Димочка и сделал жест фокусника. – Делаю раз!.. Два!.. Алле, гоп! – И он вынул из портфеля журнал.

Закрывая от Антона, он показал что-то Ладе. Та восхищенно всплеснула руками. Димочка повернул журнал обложкой к Антону. Во всю обложку спортивного журнала большого формата был напечатан портрет Антона. Антон был великолепен. Он был изображен во всем своем голкиперском величии: в свитере, в перчатках, с мячом. Антон схватил журнал обеими руками. Так крупно его еще никогда не печатали.

– Так это я тут? Ох ты, черт, а?!

По-детски обрадованными глазами он обводил присутствующих, всматривался в журнал, отводил его в сторону, смотрел издали.

– Вот так петрушка! Ай да Антон-тамада!.. А ничего ведь парень, типичный Кандидов.

Он так фыркнул в соломинку, что пена и сливки веером брызнули на окружающих. Потом он вдруг встал.

– Вот нашим-то сюрприз, – сказал он. Голос его потеплел.

Его не отпускали. Лада повисла у него на руке. Антон осторожно высвободился:

– Неловко, и так третий день носа на работу не кажу.

– Не умеете вы себя поставить, – сказал Цветочкин своим обычным методическим голосом. – Вот я, например. Я прежде всего спортсмен. Ну хорошо, спортсмен с завода «Магнето». Но утомляться на производстве? Зачем мне это? Есть масса специальных приемов неработы в конце концов. Я занят прежде всего на тренировке – раз, массаж – два, моцион – три. Отдых после матча нужен, как по-вашему? Безусловно. Четвертое – обдумать методу требуется время? У меня все время расписано. Куда же вы?

…Ребята работали у малого гидроканала. Настя нагнулась, просовывая руку в заевший механизм. Она провела пальцем по мотору, потом вытащила руку. Палец был в ржавой грязи.

– Вот вам ваш знаменитый Антон! – сказал в сердцах Бухвостов.

– Да, забурел работничек, – огорчился Фома.

В эту минуту вошел возбужденный Антон.

Яркий галстук его развевался на ходу, как флаг. Среди усталых, выпачканных товарищей он выглядел франтом и бездельником. Он почувствовал это. Пыл с него слетел, но по инерции он протягивал уже журнал со своим портретом на обложке: