Лев Кассиль - Том 1. Кондуит и Швамбрания. Вратарь Республики

Все собрались, а Антона не было. Гидраэровцы растерянно переглядывались. Настя, зябко закутавшись в большую шаль, сидела в уголке. Поздно вечером явился Антон, и все снова собрались в общей комнате. Потупившись, стояли напористые и решительные ребята из нападения. Смятение было на подвижных лицах полузащитников. Упрямые и непреклонные, переминались на толстых своих ногах беки, защитники. Все стояли плечом к плечу, исподлобья глядя на Антона.

Это стояла команда, слитная, готовая сейчас двинуться вместе, дружно, разом. Антон почувствовал холодную неприязнь ребят. Ему стало тяжело. Скорее бы кончить все! Нехорошо все это получилось, неладно…

– Есть люди, – сказала, вставая, Настя, и все оглянулись на нее, – есть люди, которые в своем коллективе не умеют…

– Ребята, давайте обойдемся без митинга, без всей этой петрушки, – сказал Антон, как бы не видя Насти.

– Тут не митингом пахнет, а предупреждением последним! – выкрикнул Бухвостов.

– Может быть, помолчите, товарищ, пока я говорю! – холодно сказал Антон.

– За такое отношение, знаешь, можешь в два счета выкатиться… арбузом! – рассвирепел Бухвостов.

– Ага… Кто-то уже арбузами попрекает? Что ж, я не навязываюсь.

– Знатного человека – это мы уважаем, а зазнавак учить будем! – закричал Крайнах.

– Может, помолчишь минутку? – спросил его Антон.

– Действительно, Яша, дай человеку сказать, – зашептала мама Фрума, горестно стоявшая поодаль, в дверях.

– Ребята, вот что, – начал Антон: – это все разговоры мимо ворот.

И, глядя в окно, стараясь быть как можно спокойнее, он вполголоса сообщил, что переходит в команду клуба «Магнето».

Весть эта поразила ребят. Поступок Антона показался им изменой.

– Так! – сказал насмешливо Бухвостов. – Почем за кило дали?

Антон вспыхнул и сжал кулак:

– Скажи спасибо, что это тут… Я бы тебе на Волге за это слово…

– Да будь покоен, – сказал Фома. – Я бы тебя у нас в деревне тоже на задах словил…

– Антон, – Настя, бледная, глядела ему в глаза, – ты что? Шутишь это? Пугаешь нас?.. Да мы в Совет…

– Ребята, давайте не злиться, – отвернувшись, проговорил Антон. – Силком не удержите, а все уже согласовано, и в Высшем совете тоже. Что, на самом деле, одна на свете советская команда вы, что ли? Есть и почище. А у вас мне… Не расту, в общем, я у вас…

Он видел, что его уже ненавидят. Команда бросала на него недобрые взгляды. Он на всякий случай отступил к стене. Сделай он одно неосторожное движение, скажи сейчас резкое слово, и все покатилось бы в драке. Он попятился к лестнице.

– Ну и вали, вали к своему Цветочкину разлюбезному! – сказал Бухвостов.

– Пошел, пошел, не оглядывайся! – кричал Фома.

Антон поднимался в комнату Карасика за своими вещами.

Мама Фрума с подоткнутым фартуком стояла поодаль, у дверей кухни. Огромная извилистая морковь пылала в ее руке, как огненный меч.

– Я не вмешиваюсь, Антон, – сказала мама Фрума, – но люди так не поступают…

Антон скрылся в комнате.

Карасик, молчавший все время, словно очнувшись, кинулся за ним. Команда уныло молчала. Слышно было, как сопит Фома.

– Чего-то мы с ним, ребята, – сказал он, почесывая затылок, – неладно. Кажется, ерунду напороли… всю посуду перебили, накухарничали.

Голосом звонким, ставшим прозрачным от слез, Настя сказала:

– Есть люди, которые в своем коллективе не умеют чутко… (она взглотнула) к своему товарищу…

– Начинается! – сказал Бухвостов и плюнул.

– Вот так так, а куда ж мне теперь? – раздался сзади у входных дверей чей-то голос.

Все обернулись.

В дверях с сундучком и узлом, со связкой книг, в полудетской панамке, в высоких ботинках с ушками, стояла Груша Проторова из артели «Чайка».

В комнате Карасика Антон собирал свои вещи. В старенький баульчик, с которым он приехал в Москву, летели перчатки, бутсы, майка. Антон взял в руки свитер, отпорол матерчатый значок Гидраэра. Карасик, стоя у дверей, молча и понуро следил за его движениями.

– Женя, – сказал Антон и подошел к нему, – то одно дело, а у нас с тобой другое… Надеюсь, это не касается?

– То есть?

– Ну, вот в том смысле, что с тобой мы по-прежнему.

– Нет, Антон, об этом забудь. Ты для меня кончился.

– Женя, я с тобой, как с человеком, а ты… Ты понять только не хочешь.

– Я все понял, Антон, хватит… Я-то дурак, думал: вот, мол, пример. Это человек! Одна биография чего стоит. – Карасик чуть не плакал. – А ты!.. Куда все это девалось? Есть такие… вроде валенок: в стужу греют, а как только оттепель, так сразу мокнут, ни к черту не годятся!

Антон снимал со стены свои портреты, вырезанные из журналов. Он остановился перед Женей. Между ними было не больше полуметра.

– Значит, кончили? – тихо спросил Антон.

Карасик молчал.

– Женя, помнишь, как в Саратове тогда… когда Тоська это?.. Как мы с тобой на одной койке?..

– Помню, но постараюсь забыть…

Антон уложился, поставил вещи у дверей.

– Ты куда сейчас? – спросил у него Карасик.

– Не твоя забота.

Карасик пожал плечами. Его всего трясло.

– Смотри, Антон, сносит тебя по течению. Где пристанешь?..

Кандидов подошел к нему:

– Ну, давай, что ли, по-волжски… по нашему, выпьем расставальную…

Он достал из шкафа бутылку, две рюмки. Горлышко бутылки тренькнуло и запрыгало по краю рюмки… Но он справился и налил Карасику и себе. Оба не глядели в глаза друг другу.

– Ну, – Антон поднял рюмку, – кланяйся нашим… вашим, то есть. А Насте скажешь… Нет, ничего не надо. Все это одна петрушка… – Он вздохнул. – Скажи, Женька, одно напоследок. Можно тебя спросить?.. Ведь был ты, в общем, хлюпик. Откуда, спрашивается, у тебя это взялось, что не собьешь теперь?

– Дурак ты, Тошка! – сказал Карасик, беря рюмку.

проговорил он и выпил, не поморщившись, глядя на Антона непомутившимися, ясными и печальными глазами.

Груша сидела на сундучке. Всем было не до нее. Тошка прошел сверху с вещами. Она, обнадежившись, радостно вскочила.

– Тебя еще тут не хватало! – процедил сквозь зубы Антон и вышел на улицу.

– Вот попала-то, батюшки, не вовремя!.. – причитала Груша.

Она не понимала, что же произошло, но видела, что у ребят стряслось горе.

Карасик даже не взглянул на нее. Бухвостов удивленно кивнул и отвернулся. И даже радушный Фома не сказал ей своего обычного «чай да сахар, милости прошу к нашему шалашу». А она ехала с такими надеждами… Правда, Антон не ответил на ее письмо, где она сообщала о предстоящем своем приезде и намерении учиться в Москве. Она сидела на сундучке одинокая и никому не нужная, чужая. Из-под двери дуло. По тугим, загорелым щекам поползли обидные капли. Мама Фрума спохватилась и подошла к ней. Она все выспросила, все узнала. Аккуратненькая, участливая старушка показалась Груше в эту минуту самой родной на свете.