Всеволод Иванов - Тайное тайных

Рассказ «Комендант» был откровенно полемичен по отношению к современной писателю прозе о новой женщине. См., например, статью А. Пономаревой «Женщина в отражении художественной литературы (К международному дню работницы и крестьянки)» в журнале «Книга и профсоюзы» 1927 г. Рассматривая произведения послереволюционного десятилетия («Виринею» Л. Сейфуллиной, «Мать» Ф. Березовского, «Выручила» М. Ильина, книгу А. Неверова «Так велит жизнь» и др.), сборники рассказов «из жизни тружениц» («К новой жизни», «Красные платочки», «За власть Советов» и др.), автор выделяет книги, говорящие «о роли женщины в создании нового быта деревни», «свидетельствующие о росте самосознания деревенской женщины» и потому пригодные «для громких читок и бесед с работницами в красных уголках» (Книга и профсоюзы. 1927. № 2. С. 41). Мечтавшая о «женихе, любви, хозяйстве и уважении», Мелитка никак не соответствовала требуемому эпохой «образу женщины, вчерашней покорной рабы, смело и грубо рвущей семейные путы» (Там же. С. 40).

Из современных Вс. Иванову критиков только В. Полонский обратил внимание на рассказ, поставив его в один ряд с 7Т и отметив сквозной мотив «слова» у писателя: «…на ее пути встретилось слово „комендант“. <���…> Слово погубило Мелитку. Полетела прахом жизнь человеческая. <���…> Ее поместили в сумасшедший дом. <���…> Тут ее впервые приласкала жизнь; ей перестали сниться каменные сны; ушла ее тоска, – и взгляните, как изображает Мелитку наш автор после того, как она вышла из НЕ сумасшедшего, житейского круга. <���…> Где же, по Иванову, собственно, сумасшедший дом?» (Полонский, 231).

(1) Молебен – короткое богослужение в виде благодарности или просьбы.

(2) В этом городе произошел такой случай ~ медленной волжской воды. – Аллюзия к знаменитому гоголевскому описанию лужи в «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем».

(3) Знакомая кухарка… – В статье «Удержат ли большевики государственную власть» (1917) В. И. Ленин писал: «Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас управлять государством. Но мы <���…> требуем, чтобы обучение делу государственного управления велось сознательными рабочими и солдатами, <���…> чтобы к обучению этому начали привлекать всех трудящихся, всю бедноту» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 315). В современной Иванову массовой литературе ленинская кухарка превратилась в своеобразный идеал новой деревенской женщины. См., например, в рассказе М. Величко «Генеральской курицы племянник» выступление на мужичьем сходе солдатки Махонькиной: «Ленин что сказал? Каждая кухарка осударством управлять, а оно, нужно знать, – куда это сказано! Вот меня избрали председателем, я и говорю – не все мужикам править» (Крестьянский журнал. 1927. № 1. С. 13).

(4) «Эх, ты, фаетона…» – Возможно, прозвище дано по принципу контраста неповоротливой, с ногами «как бревна», Мелитины и фаетона – легкой, изящной небольшой коляски.

(5) «– Ра-асчет… – зашуршало по шатающимся столам ~ шарахнулись к чернильницам». – Данный эпизод с яркой звукописью, и в целом описание учреждения с однообразно звенящими печатными машинками, буквы в которых летают, «как мухи», учреждения, где служат «бумажные души», видимо, восходят к поэтике «Петербургских повестей» Н. В. Гоголя. Очевидны переклички с повестью М. А. Булгакова «Дьяволиада» (1925), также берущей истоки в гоголевском фантастическом мире ожившего неживого. Ср. у Булгакова: «– Тсс! – змеей зашипел Скворец, что вы?» (Булгаков М. Дьяволиада. М., 1926. С. 12); «Зал <���…> опустел. Лишь машинки безмолвно улыбались белыми зубами на столе» (Там же. С. 29); «Белые змеи бумаги полезли в пасти машин, стали свиваться, раскраиваться, сшиваться» (Там же. С. 35).

(6) …синий и низкий дом. – Возможно, цвет сумасшедшего дома связан с переосмыслением романтического символа «синей птицы». Ср. близкое употребление цветового эпитета в рассказе А. М. Горького «Голубая жизнь» (1925), где «создатель голубой тишины» – врач сумасшедшего дома, а «голубые мысли и слова» Миронова – проявление безумия.

Блаженный Ананий *

Впервые: Альманах артели писателей «Круг». М., 1927. № 6. С. 112–132.

Гранки с правкой автора из альманаха «Круг» (ОР ИМЛИ. Ф. 100. On. 1. № 10).

Правка в гранках коснулась портретных характеристик персонажей. В 1-ю главу добавлено описание внешности Марии Александровны: «…казались розовыми. Медлительное, немного усталое тело мачехи, украшало неподвижное крапчатое платье. В длинных мочках – бирюзовые серьги». В 3-й главе при описании девок в гостинице «громадные груди» были заменены на «громадные руки». В 5-й главе, одна из девушек первоначально не напоминала Саше сестру Анания и выглядела так: «Полураздетая девка, свесив на перила потные огромные груди, блевала со стонами в сад». Появление перед Сашей Марии Александровны в конце 7-й главы вновь сопровождается указанием на деталь, в первоначальном тексте отсутствовавшую: «Он оттолкнул ангела. Бирюзовые сережки порхнули в небо. Перед ним…» Кроме этого, в начале 2-й главы «обрыв» был заменен Ивановым на «Вяземский овраг»; в 6-й главе в рассказ о последних минутах жизни Анания добавлена фраза: «…длинного уха розовело. И вдруг омерзение, владевшее им, исчезло, запашистое теплое дыхание…»

Тексты в альманахе «Круг» и СС-7 идентичны.

Рассказ «Блаженный Ананий» Вс. Иванов послал А. М. Горькому. В письме от 13 октября 1927 г. Горький хвалил рассказ: «„Ананий“ – отличная вещь» (С. 338). Отвечая Горькому, 28 октября 1927 г. Иванов писал: «Очень рад, что „Блаженный Ананий“ вам понравился – рассказ мало кому нравится, и те люди, мнением которых я дорожу, говорят, что в нем есть болезненный уклон и даже извращенность. Мне обидно потому, что рассказ этот я люблю больше всех своих работ» (С. 339).

Горький был одним из очень немногих, кто похвалил рассказ. Отзывы критики 1920-х годов оказались крайне недоброжелательными. В. Фриче в статье с характерным заглавием «Мастерство впустую» писал: «…мы должны признаться, что предпочли бы этой удивительной истории, где отец живет с дочерью, брат жаждет сестры, мачеха любит пасынка, а пасынок мачеху, и где гуляют голые проститутки, хотя бы не столь „художественный“ рассказ какого-либо из наших пролетарских писателей <���…> на тему о том, как красный председатель <���…> превращает свое учреждение в образцово-показательное» (Правда. 1927. 7 авг. С. 6). Как произведение «группы „Тайного“» рассматривал рассказ М. Гельфанд, анализом «Блаженного Анания» подтверждая свою главную мысль: «Самые биологические импульсы здесь абстрагированы от человека; образы почти не индивидуализированы и целиком исчерпываются тем или иным неодолимым импульсом» (Гельфанд М. От «Партизан» к «Особняку»: К характеристике одной писательской эволюции // Революция и культура. 1928. № 22. С. 73). Г. Якубовский отмечал: «Произведение это написано так, словно автор стремился подобрать из ряда вон выходящее, чудное, странное, а не типичное. Фигуры „блаженного“ и его отца как будто взяты из клиники; мачеха, пасынок и ряд других – из музея восковых фигур. <���…> У автора <���…> целью приходится считать показ бессмыслицы, нелепицы. Эротическим угаром чадит из произведения, в котором блуждают призрачные тени» (Якубовский Г Литературные блуждания. С. 119). В. Полонский увидел в рассказе проявление «роста мастерства» писателя, не преминув при этом упомянуть «философию упадка и гибели»: «…совершенствуя свои приемы работы, Иванов сделал громадный шаг назад, в сторону разложения своего, когда-то революционного мировоззрения» (Полонский, 229).