Антон Макаренко - Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1»

– Мы – как в зверинце, – говорят коммунары.

По углам сада стали часовые.

Следующий день весь истратили на телефонные разговоры. Только к пяти часам добились толку. Телефонограмма из Грозного гласила, что три вагона прицепят для нас к поезду, который пойдет через Беслан в девять часов вечера, – к поезду № 72.

Я заплатил в кассе за 156 билетов до Тифлиса 4037 рублей.

Беслан – станция на линии Ростов – Баку, а от Беслана к Владикавказу – ветка в двадцать один километр. До Беслана нам нужно дотащиться дачным поездом. Это целая история. Снова грузимся в вагоны, а в Беслане снова выгружаемся. Станция Беслан забита пассажирами, всех согнала сюда Арагва своим истерическим припадком.

Уже темно. Нашли отдельную площадку, на которой еле-еле можем поместиться стоя. Но коммунары умеют очень быстро навести порядок. Через пять минут уже можно жить: у каждого взвода некоторое подобие квартиры, ящики изображают квартирный уют, корзинки сложены правильными стопочками, коммунары беседуют, улыбаются, что-то рассматривают и совершенно спокойны. Хозкомиссия в углу раздает ужин. Дидоренко приносит потрясающее известие.

В телефонограмме Грозного была ошибка: три вагона для коммунаров были прицеплены к поезду № 42, который прошел два часа назад, а к поезду № 72 никаких вагонов не прицеплено, и поезд идет переполненный…

– Так…

Надо все-таки садиться…

Никто не верит такой возможности.

Начальник станции в панике. Он может дать телеграмму в Минеральные Воды, чтобы для нас освободили один вагон, а остальным придется следующим поездом.

– А когда следующий поезд?

– Завтра утром. Но он тоже будет переполненный…

Если бы не бесчисленное количество наших вещей, если бы не оркестр, если бы не тяжелые ящики…

Командиры взводов высказываются единодушно: разделяться нам нельзя, надо всем вместе ехать.

– Сядем, только нужно, чтобы не было паники.

– А долго стоит поезд?

– Десять минут.

Собираем всех. Я говорю коммунарам:

– Товарищи, нам нужно сесть в переполненный поезд в течение десяти минут. С этого момента никаких разговоров, никакого галдежа. Слушать только команду. Никаких движений без команды. Считайте себя, как будто вы в бою.

– Есть! – кричит все собрание.

На темном перроне все забито людьми, сундуками, чемоданами, мешками. Я вывожу взвод за взводом и выстраиваю коммуну в одну шеренгу по всему краю перрона. Возле каждого коммунара – корзинка, а кроме того, ящик, или труба, или сверток. Публика начало было ворчать, но наша суровая решимость и на нее произвела впечатление. Она состояла почти исключительно из туристов, а это народ настолько культурный, что не будет драться с коммунарами. По всему фронту начинаются знакомства и разговоры.

Через десять минут, обходя фронт, я слышу сочувственные призывы:

– Нет, товарищи, пусть они усаживаются, а мы подождем. Они сами не хотят разбрасываться по всему поезду, это правильно, им нужно три-четыре вагона, и нам останется.

Тем не менее в некоторых точках фронта давление на нашу тонкую линию довольно тяжелое, здесь становится несколько стрелков охраны. Дидоренко взял на себя левый фланг. Он в форме и это сейчас имеет значение.

Хуже всего то, что мы не знаем, какие вагоны будут менее наполнены и где будет вагон, оставленный для нас в Минеральных водах. Выделяем разведку из пяти человек: Акимов, Землянский, Оршанович, Семенов и Гуляев. Разведка должна быстро пробежать по вагонам и приблизительно установить наиболее выгодные пункты.

Разведчики сказали: «Есть!» – и исчезли. Я догадался – побежали навстречу поезду, хотел погнаться за ними, но потом махнул рукой – народ бывалый.

Наконец показались фонари паровоза. Коммунары спокойны, пацаны даже о чем-то мирно беседуют, почти шепотом. На станции торжественный порядок, даже публика загипнотизирована и не колышется, не бросается никуда. Поезд подходит медленно, мимо нас мелькают окна вагонов, перерезанные поднятыми полками и спящими телами.

Подошел Дидоренко:

– Плохо, поезд полон…

Поезд остановился, но и мы стоим, совершенно невозможно сообразить, куда бросаться. Начальник станции топчется возле нас:

– Это очень трудное, это невозможное дело…

Подбегает ко мне Акимов.

– Задний вагон свободен…

Теперь уж можно давать команду.

– Второй, четвертый взводы, басы, тенора, баритоны, барабан – в задний вагон.

Второй взвод повернулся и гуськом двинулся к хвосту поезда. Но девочки еле-еле поднимают ящики и корзинки.

– Из первого взвода десять человек в помощь второму!

Бегом прибежали десять коммунаров: сильные, пружинные, ловкие. Я их узнаю – два первых ряда. Второй взвод исчез в тумане едва мерцающих станционных фонарей. Ага, хорошо, вот и пацаны прочапали туда же, у каждого в родной руке корзинка, в другой буханка хлеба, последний – Алексюк, у этого еще и флаг с золотой надписью, значит, все благополучно – взвод в порядке…

– Акимов, наблюдать за посадкой в заднем вагоне!

– Есть!

У Степана Акимовича какая-то новость. Он спешит ко мне с Землянским.

– В пятом вагоне можно кое-как человек двадцать.

– Берите оркестр.

Землянский бросился на далекий правый фланг. Через полминуты музыканты уже у пятого вагона. Эти проклятые вещи страшно замедляют наши движения. Я вижу, что посадка в пятый вагон происходит с трудом, и радуюсь, что отправил с девочками громоздкие инструменты.

Начальник станции гоняет по перрону, как на ристалищах:

– Во втором вагоне можно немного…

Но у Оршановича сведения более точные:

– Во второй вагон можно половину третьего…

– Есть, забирай половину.

Ну, думаю, как будто налаживается. Что там в последнем вагоне делается? Вот и вторая половина третьего убежала к вагонам. Я спешу к голове поезда, посадка здесь страшно трудна, ребята проникают больше через переходные площадки. Когда у ступеньки вагона остается три-четыре коммунара, можно вздохнуть свободно. Свободно вздыхает и начальник станции.

– Кажется, можно давать второй?

Мне и самому так кажется, только и скребет в душе:

– А как там девочки и пацаны?

Я бегу к хвосту поезда. Ударил второй звонок, и вместе с его звуком я с разбегу налетаю на кошмарное видение: первый взвод стоит нетронутый, окруженный тяжелейшими ящиками, а над ним еле поблескивает верхушка знамени. Клюшнев улыбается:

– Как там, все благополучно?

Налетают на первый взвод и начальник станции и Дидоренко. Начальник станции кому-то истерически орет:

– Стой, стой, подожди!

Но возле нас запыхавшийся, маленький Гуляев.

– В первый вагон, там никто не садился, там все спят, там можно.

Начальник станции орет:

– В первый вагон, в первый вагон!..