Антон Макаренко - Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1»
- Название:Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1»
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент «ИТРК»c7b294ac-0e7c-102c-96f3-af3a14b75ca4
- Год:2013
- Город:Москва
- ISBN:978-5-88010-305-8
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Антон Макаренко - Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1» краткое содержание
В настоящее издание включены художественно-педагогические произведения автора, отражающие его взгляды на проблемы социума, на формирование социально зрелой личности, а также побуждающие читателей следовать социально одобряемым моделям поведения.
Произведения А. С. Макаренко неоднократно издавались с 1934 года, были переведены на многие языки народов мира.
Составителем – доктором педагогических наук С. С. Невской, которая принимала участие в издании восьмитомного собрания сочинений автора, вышедшего еще в 1985 году, – внесены дополнения в ранее опубликованные работы автора на основе архивных материалов и исследований, и в полном объеме настоящее издание выпускается впервые.
* * *Свидетельством международного признания А. С. Макаренко стало известное решение ЮНЕСКО (1988), касающееся всего четырех педагогов, определивших способ педагогического мышления в XX веке.
Это – Джон Дьюи, Георг Кершенштейнер, Мария Монтессори и Антон Макаренко.
Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1» - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Одессит громко ревет и срывает с себя рубашку…
– Не поеду, все равно не поеду, смотрите, как бьет… вот!.. вот!..
Кое-кто и синякам не верит.
– Да это не папаша, это кондуктор.
И вдруг горячую речь произносит Синенький, торчащий до сих пор в кабинете:
– Мы знаем, пацан этот хороший… А мы знаем, как отец его бил, и тогда все видели!.. А что он украл, так что, он не на что-нибудь, а на дорогу, а к отцу он все равно не поедет. Надо принять, потому что пропал он тогда совсем!..
И таки добился своего одессит – приняли. Крейцер махнул рукой:
– Правильно, правильно сделали, что приняли…
Наконец, и третий в сегодняшнем совете – Колесников. Этого сразу видно. Его физиономия свидетельствует о породе, слагающейся обыкновенно на Тверских, Ришельевских и улицах Руставели.
– Сколько времени на улице?
– Три года.
Колесникову уже лет шестнадцать, он держится в совете прямо и видно старается не оскандалиться.
Крейцер по неопытности задает вопрос, который в подобном случае никогда не зададут коммунары:
– Чем жил на улице?
– Чем жил? – добродушно серьезен кандидат. – Да так, как придется.
– Красть приходилось?
– Да так вообще. Разное бывало. Ну, на благбазе не без этого… Но только в редких случаях…
Командиры улыбаются, улыбается и Колесников – через одну минуту новый член пятнадцатого отряда.
А в один из вечеров две небольшие девочки, у каждой аккуратный сверсток, и сами они аккуратистки, видно. Совета командиров в этот вечер не ожидалось, а в кабинете, по обыкновению, народ.
Спрашиваю:
– Чего вам?
– Примите нас в коммуну.
– Откуда же вы?
– Из Сочи.
– Откуда?
– Из Сочи приехали.
Мы все удивлены, переспрашиваем. Действительно, приехали из Сочи.
– Как же вы приехали?
– Нас посадил начальник станции.
– А билет?
– Мы собрали пятьдесят рублей. Мы жили у людей с ребенками… А Настя и говорит: поедем, так мы и поехали…
– Пятьдесят рублей?
– Нам хозяева были должны, мы долго не брали денег, а как коммунары жили в Сочи, так мы и сказали хозяину, что поедем…
– Что за хозяева?
– Ее не пускали, а мои – хорошие, сказали «поезжайте» и даже попросили начальника станции…
– А назад как поедете? – спрашивает Камардинов.
– Не знаем.
Мы молчим, пораженные этим происшествием. А они стоят рядом и молча моргают глазами.
Пришлось трубить совет. В совете смеющееся удивление. Сопин предлагает:
– За их боевой подвиг – принять!
Так и сделали.
Но были и отказы. Вваливается в кабинет бородатый парень и сразу усаживается на стул:
– Примите в коммуну.
– А сколько вам лет?
– Семнадцать.
– В каком году родились?
– В тысяча девятьсот девятом.
– Уходите.
– Что?
– Уходите!
– Других можно, а я что ж…
И уходит, цепляясь за дверь…
25
Симфония Шуберта
Ужин, как обычно, был в шесть часов.
За ужином секретарь совета бригадиров Виктор Торский прочитал приказ:
«Несмотря на героическую штурмовую работу колонистских бригад, остается еще много дела. Поэтому совет бригадиров постановил: сегодня время с восьми часов вечера до трех часов ночи считается как рабочий день с перерывом на обед в одиннадцать часов. Рапорты бригадиров – в три часа пятнадцать минут, спать – в три двадцать. Завтра встать в девять, построиться к первомайскому параду в десять часов.
Заведующий колонией – Захаров, ССК – Торский »Производственный корпус новенький, двухэтажный, с балконом… На свежеокрашенном полу ничего нет, кроме блеска, у порога распростертый мешок приглашает вытирать ноги. Под левой стеной выровнялись в длинной шеренге токарные «красные пролетарии», а справа во всю длину цеха протянулись солидные фрезерные «цинциннати» и «вандереры», перемежаемые высокими худыми сверлильными станками. А между этими рядами разместилась сложная семья зуборезных и долбежных станков. Четыре ряда фонарей, еще без абажуров, заливают ровным светом стены, потолки и станки. Колонисты по одному, по два пробираются на балкон и любуются этим великолепным итогом многолетних своих трудов – новым советским заводом, настоящим заводом, который завтра будет торжественно открыт.
Зато в самой колонии не управились. И в главном здании, и в литере «А», где расположились спальни, успели постелить, но не успели устроиться. В колонии сейчас точно после погрома. По всем комнатам, по коридорам разбросана мебель, валяются клочки бумаги, куски фанеры, стоят у стены рамы, лестницы, щетки…
Торский – в кабинете Захарова. В кабинете, как в боевой рубке. Против Торского сидит садовник и просит:
– Это ничего, что ночь, вы все равно будете работать… А цветы кто приготовит? Вы же мне обещали давать по десять человек, а давали по пять.
Торский смотрит на садовника и бурчит:
– Днем вам дал сорок человек, днем мы решили все кончить, а ночь оставили для себя. А теперь вы опять просите. Это же ночь, поймите, это – наше время!
– Товарищи, так и розы ваши и гвоздики ваши… Я же не успею…
– Сколько вам?
– Десять человек.
– Три. Похожай, дашь из твоей бригады троих?
– Виктор… Да откуда же я возьму? У меня театр!
– У тебя все комсомольцы. Управишься. Давай.
– Ну, есть, – недовольно тянет Похожай и вытаскивает из кармана блокнот, чтобы выбрать для садовника самый слабый рабочий комплект. Садовник все же облизывается от удовольствия. Торский напоминает ему:
– Только с восьми! Алексей Степанович сказал: до восьми – полный отдых.
Дирижер оркестра толстый краснолицый Левшаков прослушал этот драматический отрывок и исчез потихоньку. Через пять минут откуда-то донесся слабый сигнал. Заведующий колонией Захаров, подняв голову от бумаг, спросил удивленно:
– Почему сигнал?
Дежурный бригадир маленький Руднев сорвался со стула:
– Да кто же это играет?.. Сигналка – вон лежит!
На маленьком столике лежала длинная труба с белой лентой. Никто в колонии не имел права давать сигнал, кроме дежурного трубача по приказу дежурного бригадира.
– Это они сами… сами играют… Нахально играют «сбор оркестра»! Руднев смеется и вопросительно смотрит на Захарова:
– Разогнать?
– Жаль… Знаешь что… пусть они… поиграют, ведь у них завтра концерт.
Захаров вышел в коридор. У окна стоял главный инженер Василевский, сухой, строгий, прямой, как всегда. Еще осенью он не верил ни в колонию, ни в колонистов… По коридору пробегали озабоченные малыши: они спешили закончить личные дела к восьми часам. Увидев Захарова, Василевский отошел от окна:
– Пойдемте послушаем музыкантов, они разучивают прекрасную вещь, я уже два раза слушал: симфонию Шуберта.
В будущей физической аудитории, где уже стоят стеклянные шкафы, за столами музыканты. Кажется, что их страшно много. Дирижер отделывает симфонию Шуберта. Захаров и Василевский присели в сторонке.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: