Александр Доронин - Перепелка — птица полевая

Из больницы Ферапонта Нилыча выписали через три недели. Сыну не стал сообщать о выписке, домой собрался пешком, вдоль Суры, где ездят только на лошадях и где легче идти пешком.

Саму реку он не видел, она скрыта ивняком и черемухой. Деревья стояли понурые, словно о чем-то думали. По левой стороне раскинулось ржаное поле. За ним зеленел лес. С этой стороны белели кирпичный домик и два сарая. Здесь когда-то располагался аэродром, сейчас их колхоз там хранит удобрения.

Уши Ферапонта Нилыча ловили каждый скрип, каждый шорох. Настроение у него поднялось Ведь он, выздоровев, по утонувшей в траве дороге спешил домой. Конечно, если бы не зашел тогда Числав в сад, где его прихватило сердце, не оклемался… Короткая, очень короткая у человека жизнь — почти как полет воробья. Сейчас вот ему вновь улыбается солнце, поют птицы, под ногами мягкая дорога. Вот она, земля-матушка, во всю свою ширь колышется. Пока колосья еще зеленые. Пройдут недели три — пожелтеют, нальются силой… Поле и сельский житель — вот главные сила и опора нашей жизни!

Размышляя об этом, Судосев и не спохватился, как около него остановилась машина… Из кабины, улыбаясь, смотрел Бодонь Илько.

— Садись, Ферапонт Нилыч, довезу. Видишь, вновь я на машине….

Не сел бы старик, да ноги, шут бы их побрал, устали. Болезнь порой сильнее человека.

— Ты откуда? Что здесь зря мнешь траву? — недовольно спросил парня Судосев.

— По асфальту ехал, увидел, идешь — и сразу за тобой, — приоткрыл рот Илько.

— За это спасибо! Только не нужно мять траву, она на корм сгодится. Давай быстрее возвращайся назад… — и старик торопливо стал подниматься в кабину.

Когда выехали на асфальт, он спросил:

— Какие там, в нашей Вармазейке, новости?

— Какие… Сколотили бригаду плотников. Деревню Петровку хотим поднять.

— Хорошее дело… Еще что скажешь?

— У Бычьего оврага работаем. Плотину поднимаем.

— Ну-у, ломать — много ума не надо. А кому кузницу доверили, Казань Эмелю?

Зять Вени Суродеева там. Не переживай, он и на заводе был кузнецом. — И чувствуя вину за то, что ушел из кузницы, Илько добавил: — Не бойся, дядь Ферапонт, молоток на всех хватит. Он, шайтан, железный.

Оба долго молчали. Илько внимательно смотрел на дорогу, Судосев — направо, где во всю ширь расстилалась Сура. Песчаный противоположный берег был залит будто золотом. Чуть подальше к реке спускался березняк, словно торопился купаться.

— Миколь Нарваткин вновь к нам вернулся, — наконец-то нарушил молчание парень. — С друзьями строит больницу. Кирпич сам откуда-то привез.

— О каком Миколе болтаешь? — Судосев никак не мог понять, о ком идет речь.

— Да о кавалере Казань Зины. Все село удивляется. Какой он цыган? Он — эрзя…

— А-а! — громко засмеялся Ферапонт Нилыч. — Этого алю23 я хорошо знаю. По-эрзянски щелкает лучше нас…

— Откуда знаешь? — недоверчиво повернулся к нему водитель.

— Слышал, значит, если говорю.

Машина въехала в Вармазейку. Перед домами стояли только что срубленные срубы, лежали кучи бревен.

Глядя на них, Судосев не удержался:

— Поругать нужно за это Куторкина! Куда смотрит он, председатель сельсовета? Весь мусор вынесли на улицы, всем на глаза — смотрите, какие мы грязнули…

— Дядь Ферапонт, признайся, когда услышал, что Миколь эрзянин? — не отставал шофер.

— Когда, когда… В больнице навещал меня, там и поговорили на родном языке…

Судосев обманывал. Об этом он вспомнил вот из-за чего: четыре месяца Илько работал с ним в кузнице, а вот навестить в Кочелай не приходил.

Парень тоже понял его слова. Он не стал оправдываться, сказал прямо:

— Некогда было навещать, дядь Ферапонт. Из Ковылкина кирпич возили. Днем и ночью в дороге. Прости уж.

— Кому теперь мы, старые, нужны, ведь из больницы раньше срока выпустили…

Илько довез Судосева к дому, посигналил, чтобы вышли встречать, и вновь повернул машину. Ему еще нужно отвезти цемент в Бычий овраг, где трудилось почти полсела.

На двери висел замок. Ферапонт Нилыч сел на крыльцо и легко вздохнул: вот он дошел до своего жилья. Родной очаг всегда успокаивает, без него и жизнь не жизнь.

Сидя на берегу пруда, Миколь Нарваткин пытался забыть о том, что его угнетало. Но разве успокоится сердце, когда оно всё, до остатка, заполнено горечью? Вот и в это утро Миколь досадовал на безделье, которое царило в бригаде. В Бычий овраг, где рыли новый пруд, неустанно возили камни и раствор (сочли за большую стройку), а вот для больницы кирпича почему-то не нашли. С главным врачом Сараскиным пришлось зайти к председателю райисполкома Атякшову. Тот крутился, крутился перед ними, наконец-то позвонил в Урклей, и там обещали выделить. Тысячи четыре. За кирпичом Миколь послал городских друзей. Не устанут, два кузова наполнят. А сам вот по пути вышел из автобуса и подошел к берегу. К тому месту, где признался Розе в любви. Миколь даже сам удивлялся, как изменился его характер! Ни слова не говорил женщине наперекор.

Две недели он жил в Пензе. Ночью играл с татаркой Розой, днем бродил по городу. Надоело ему все, и он не выдержал, пошел на вокзал…

…И вот он снова в Вармазейке. Первым ему встретился Игорь Буйнов, зоотехник. Пожал руку и, улыбаясь, сказал:

— Гора, смотрю, сама пришла к селу. Зайди к Вечканову, он спрашивал о тебе. Нужен, стало быть…

В кабинете председателя табачный дым висел густым облаком — не продохнуть.

— Проходи, Миколь Никитич, что стоишь на пороге, словно чужой. — Иван Дмитриевич встал из-за стола и тут же спросил: — Как там на стороне насчет еды? В сметане и масле не купался?

— Искупаешься! В какой магазин ни зайдешь — везде один горох да березовый сок.

— Откуда, дружок, возьмешь мясо — почти все фермы порушили. В городе бычков не откармливают. Вот и приходится грызть горох. — Налил в стакан воды, выпил двумя глотками и добавил: — Вот поднимем брошенные деревеньки, наладим фермерские хозяйства — тогда и с мясом будем. Так, дружок? — председатель хлопнул сидящего около него парня.

Его Миколь сразу узнал, как зашел в правление. Это был Витя Пичинкин, мастер лесокомбината. Тогда бригада Миколя рубила Киргизову дом, он много раз подходил к ним.

— Мечты, Иван Дмитриевич, неплохие, только один вопрос у меня, — не удержался Нарваткин.

— Тогда спрашивай, чего молчишь?

— Я, председатель, вот что хочу понять: кто, скажи, поднимет брошенные деревни? Молодежи в Вармазейке мало. В основном почти все пенсионеры…

Председатель засмеялся:

— А ты зачем вернулся, гудроном бороны обливать?

— Я здесь, председатель, без корней. А без корней не только человек, но и дерево высыхает.

— Поставь дом — вот тебе и первые корни. Потом видно будет, что дальше делать.