Александр Доронин - Перепелка — птица полевая

Сел, нашел в ногах сумку, вынул два яйца и хлеб. Еда пахла рекой. Кусок хлеба вновь положил в сумку. Посолил очищенное яйцо и поднес ко рту.

Вдруг со стороны леса раздался гул мотора. Числав прислушался. Вновь браконьеры… Его лодка дошла до того места, где он вчера резал сети, сделал круг и тихонечко пошел к Суре по впадающей в нее речке Штырме.

— Подожди-ка, да ведь они в лещовый омут лезут! — опешил Судосев. — Смотри, смотри, вот лешие! Знают рыбные места — городские туда бы нос не сунули.

Запустил мотор, лодка злой собакой рванулась вперед. Не успел доплыть до пчельника, как с высокого берега пальнули из ружья. Числав даже слегка испугался, подумав, что это стрельнули в него.

Пчельник, который сторожил Машуков, остался позади. За лодкой поднимались пенистые волны. Числав сейчас думал о своем друге. И он, видимо, из тех, кто Суру грабит. Если выстрелил Машуков, тогда, выходит, ночью он «охранял» его? Судосеву вспомнился утренний заход в пчельник. Тогда друг проводил его до реки и спросил:

— «Ты домой»? — «Нет, — сказал ему Числав. — Я за одним браконьером гоняюсь». Тот заулыбался: «Тогда как-нибудь вместе попробуем…»

Неожиданно у лодки заглох мотор. Числав хотел запустить его, но он, будто обиженный мерин между двумя оглоблями — ни туда, ни сюда. Встряхнул бак с бензином — пусто. «Поймал браконьеров!..»

— Эх, воробьиная голова! — о чем только не думал за день, а самое нужное — залить бак — позабыл, — стал ругать себя Судосев.

С ведром пошел на пчельник. Может быть, Машуков поможет бензином. Своего не будет — у саранских парней попросит.

Пошел крупный дождь. По вспаханному бульдозером берегу, который стал похожим на мыло, ноги скользили сами. Наконец-то Числав поднялся и стал искать, где бы спрятаться от дождя. На краю оврага, чуть наклоненная к реке одним концом, из-под земли торчала ржавая труба. Видимо, здесь оставили водопроводчики. Виден был березняк, куда в детстве Числав приходил с отцом за грибами. Между трубой и березняком зеленел пышный луг. Судосеву вспомнилось, что дома он обещал покосить воза два сена. Вот где корм!

Сел около трубы, снял насквозь промокший плащ, постелил под себя. Руки стукнулись о что-то теплое и холодное. Вытащил — удивился: обрез! Потом пощупал еще — увидел рукав фуфайки. Внутри была пачка патронов. Зарядил обрез, вышел под дождь, вставил ствол в трубу и нажал курок. В ней словно гром грянул, и сразу со стороны леса его так же оглушительно повторило эхо.

Числав прижался к трубе и зорко стал смотреть на пчельник. И… увидел Машукова. Тот бежал к нему, тяжело дыша, будто за ним гнались. Когда споткнулся, не заметил даже, как ветер сорвал с плеча полиэтиленовую накидку. Добежал до Судосева и трясучим голосом спросил:

— Кто пчел тревожит?

Увидел обрез — глаза забегали.

— Испугался? Думаешь, спрятал — не найдут? — Числав провел под носом Машукова пахнущее порохом оружие. Усмехнувшись, добавил: — Ай да ястреб!

— Что прятал? Какой я ястреб? Я здесь ульи стерегу! — сторож будто шилом пронзил инспектора злым взглядом. Числав только сейчас увидел: глаз Машукова один наверху, правый — чуть ли около носа. И сразу же мелькнуло у него в голове: такой был взгляд и у того душмана, которого он брал в плен. Тот тоже пылал злобой.

— Не знаешь, кто палил? — допытывался Судосев.

— Я за всеми не услежу. Сказал тебе, вон их сколько! — Машуков махнул в сторону леса, откуда на них смотрели трубопроводчики.

— Спасибо и за это! Тогда иди, твои пчелы уже проснулись… Встречу председателя — скажу, что твой Машуков не только пчел стережет, но и рыбу.

В резиновых сапогах шлепая по вязнущей глине, он заторопился к своему жилью. Дошел до оврага, где недавно чуть не упал, поднял полиэтиленовый плащ — тот весь был в грязи. Плюнул от досады и обратно бросил.

Числав зажег спичку, закурил. К сигаретам он привык в Афганистане, где нервы совсем было расшатались. Расслабляться, если даже по нужде, и то с автоматом выходил. Там не видно было, кто друг, а кто — враг. На лица все одинаковые. Днем идут с тобой в дозор, ночью, того и гляди, вонзят нож в спину….

Числаву вспомнился последний бой, когда его ранили. Тогда они на двух танках и четырех БТР-х выдвинулись к кишлаку, где засели душманы. Вскоре один танк подорвался на мине… С Сашей Полевкиным Числав укрылся за большой валун и стал отстреливаться. Эзк, эзк, эзк! — свистели над ними пули. Душманы патронов не жалели. Поблизости кто-то из товарищей застонал. Числав подполз к яме, заваленной наполовину камнями, и увидел: Вельматов дрался с долговязым душманом. Судосев подскочил и прикладом ударил бородатого. Как раз это время с пригорка сверкнул режущий глаза огонь. Числава будто кипятком ошпарили, и он потерял сознание…

… Судосев достал плащ из трубы, засунул в карман пачку патронов, взял обрез и направился к водопроводчикам. Те в дощатой будке играли в карты. Один из них поставил перед ним кружку чаю. Судосев и раньше видел его с удочкой около реки. Работает, наверно, на тракторе — однажды пригонял его мыть к Суре. Числав прогнал мужика, сказав, что реке и так солярки хватает.

— Мужики, я к вам за помощью. Не плеснете немного бензина? Долг потом привезу, не обману, — обратился он к мужикам.

Те во все горло захохотали, будто он сказал что-то не то.

— Как не плеснуть — плеснем! Мы ведь в одной стране живем, — ответил тракторист. И неожиданно спросил: — Что, поймал «пушкаря»?

— Нет, не поймал. Только догадался — стреляет он. А ты об этом откуда знаешь? — удивился Судосев.

— Эта пальба не дает нам спать. Недавно встретил любителя меда, — парень махнул рукой в сторону угла будки, так, видимо, показывал на пчельник, — и сказал ему: не оставишь стрельбу, к дереву привяжем. С кривоногой кралей…

Числав и раньше слышал: Машуков живет с какой-то женщиной, хоть свадьбы у них не было. В селе говорили, что она ездит к нему из города.

Картежники в разговор не вмешивались, но сами, это было видно, старались не пропустить ни слова.

— Друзья, — вновь обратился к ним Судосев, — с берега трубу не отвезете?

Те молчали, только один не удержался и сказал недовольно:

— Э-э, об этом в Саранске одного начальника попроси. Он хозяин. Себе на дачу оставил. — И велел трактористу: — Иди налей ему, в бочке осталось немного. Видать, он был среди них старший.

Когда Числав вернулся к лодке, по Суре будто и дождь не прошел: вода сверкала, в прибрежном ивняке пели птицы.

Раскрыл сумку, хотел туда было положить обрез. Увидел превратившийся в кисель кусок хлеба и расстроился. Вспомнил сына Максима. Тот каждый раз ждал от него «подарок» от лесного зайца.

Так он звал хлеб, который Числав оставлял с обедов. Сейчас без «подарка» придется возвращаться. «Потом когда-нибудь возьму Максимку с собой, пусть посмотрит на живую красоту природы. Ему здесь жить, на Суре, и продолжать мое дело», — успокаивал себя Судосев, наклонясь к мотору.