Борис Блинов - Порт

— Кобель паршивый.

Она рывком поднялась, и Ярцеву показалось, что в глазах ее блеснули слезы. Он почувствовал, как стыд заливает ему лицо.

— Ты что же вытворяешь? — зло прошептал он.

— Зачем шуметь? — повел плечами сварщик.

— Здесь не положено сидеть голым. Выйди.

— А что я вам, мешаю? — пробубнил сварщик. Он встал и, отпечатавшись на экране, вразвалку зашагал в кинобудку.

Ярцев тоже поднялся и вышел. В конце коридора он увидел поспешно удалявшуюся фигуру Миши Рыбакова, который находился на вахте.

Ярцев остановил его и устроил ему такой разнос, что Миша заикаться стал, когда давал обещание, что этого больше не повторится.

— Слушай, Алик, а какой цвет — зеленый?

— Зеленый — он и есть зеленый, как трава, деревья.

— А ты уверен, что я его вижу так же, как ты?

— Ну, Серый, за тебя я никогда не могу быть уверенным.

— Нет, я серьезно. Я все цвета различаю. Но иногда мне кажется, что я зеленый цвет вижу красным.

— Ты комиссию-то проходил?

— Ну и что? Может ведь такое быть: она мне показывает зеленый — я и говорю — зеленый. А вижу-то я его как красный. Откуда ты знаешь, что мой зеленый цвет такой же, как твой?

— Бред какой-то. Все знают, что такое зеленый…

— Я вот читал, один художник рисовал картины, всех цветом удивлял, а к концу жизни узнал, что он дальтоник. Разные есть люди и по-разному видят. Чтобы мне видеть как ты, мне надо в твою тыкву залезть. Иного способа я не знаю. Но тогда это уже буду не я, а ты. На все придется глядеть твоим искривленным глазом.

Это разговаривают соседи Ярцева: четвертый механик Алик Сивцов и радист Сережа Сажин, Серый.

Перед нолем часов в каюте радиста работает молодежное кафе под названием «Фирма».

Стены «кафе» расцвечены рекламными проспектами с великолепной полиграфией. Изделия лучших фирм света украшают каюту: ракетки «Стига», спортивный инвентарь «Адидас», лыжи «Элан», радиоприемники «Ганибо», часы «Лонджинс», рыболовные снасти «Абуматик» — все глянцевое, контрастное, рельефное, в глазах рябит, как у них в магазинах. Не довольствуясь плакатами, Серый вырезает из проспектов буквы и наклеивает их на каютные предметы. И теперь у него часы «Ариган», вентилятор «Филлипс», динамик «Сони». Два года назад судно заходило в Японию, и как память об этом со стены улыбается Ямао Мамоуть, красивейшая девушка Японии, ее национальная гордость. Ничего в ней нет особенного. Японка как японка, таких на всех рекламах изображают. Говорят, поет она замечательно, но записей ее у Серого нет. У него разные другие модные ансамбли. Названия их Ярцев плохо запоминает, да и сами ансамбли с трудом отличает один от другого. Алик тоже их не очень жалует.

Алик любит машины. Не просто, по-дилетантски, а увлечен ими еще со школьных лет. Самая страстная его привязанность — это «формула I», гоночные машины с объемом цилиндра до 1500 кубиков. Он и Серого ими увлек.

«Ники Лауда — великий гонщик всех времен и народов». Ярцев листает чешский журнал «Мото», который выписывает Алик, и почти в каждом журнале встречает цветные фотографии этого гонщика. Странное у него лицо, словно маска, без бровей и ресниц, сожженных в последней аварии, и гладкая, натянутая кожа у глаз.

— Фантомас, — сказал Олег, а у Алика от возмущения раздулись ноздри.

— Ты знаешь, какой это человек! Такие люди рождаются раз в столетие.

Алик с жаром стал расписывать его спортивные подвиги.

— Надоел ты мне своим Лаудой. Андретти сделает его как миленького, — со знанием дела сказал Серый.

— Что? Андретти? Да он же старик. Если кто и сделает — только Рони Петерсон, в будущем, конечно.

— Ох, уморил, да твой Рони…

Они заспорили, азартно перебивая друг друга. Сыпались звучные имена, названия фирм, трассы.

— Мальчики, — пораженный их темпераментом, вклинился Ярцев, — вы вообще-то где живете?

Оба словно со всего маху на столб наскочили.

— Я — на «Полярных Зорях»… А Серый — в Москве теперь, — хихикнув, ответил Алик. — А что?

— При чем здесь Москва, — быстро отреагировал Серый. — Я где жил, там и буду.

О том, что Серый — «в Москве теперь», Ярцев слышал. Серый был юношей доверчивым, и поэтому весь пароход имел возможность наблюдать, как прямо в море, на таком же длинном переходе развивался его роман с девушкой, которая находилась в это время в радиоцентре города Москвы на Новой площади. Вначале было известно, что зовут ее Наташа, ей восемнадцать лет и что она с детства мечтает связать свою жизнь с морем. «За мечту надо бороться», — сказал Серый. В радиосеансах он рассказывал ей о тропическом море, о заходах в инпорты и о морской дружбе. Со временем их радиосвязь приобрела регулярный характер. Она знала уже половину команды и утвердилась в своем решении поступать в мореходку. Серый был этим очень доволен и консультировал ее по всем вопросам. Сам он находился в курсе повседневной жизни Москвы и постоянно приносил информацию о новых фильмах, выставках и столичных новостях. Заочно он познакомился с выпускниками десятого класса «А» сто тридцать пятой московской школы и со «школьным товарищем Витей», который звал ее путешествовать на плотах. Потом связь оборвалась, и Серый две недели ходил мрачнее тучи, ожидая, пока плот причалит к берегу. Когда же это произошло, Серый узнал, что от школьного товарища Вити Наташа получила предложение руки и сердца. Это случилось уже перед самым приходом, и в первый же день стоянки Серый улетел в Москву. Вернулся он сияющий, воодушевленный и со штампом в паспорте. Мечта Наташи сбылась, она связала свою жизнь с морем. И, судя по всему, была счастлива.

Но вот что-то последнее время грустноват бывал Серый. Как он признался за одним за чаепитий, в радиосеансах снова стали появляться сведения о школьном товарище Вите.

— У вас положение неравноправное, — как бы между прочим произнес Алик. — Она знает, где ты, а ты — даже не подозреваешь.

— А мне нечего подозревать. Я ей верю, — быстро сказал Серый и зашевелился в кресле.

— Ты молодец, — играя бровями, сказал Алик. — Я вообще страсть как не люблю ревнивых людей. Есть такие, ко всем ревнуют, даже к школьным товарищам.

— Отстань ты, — хмуро произнес Серый и выразительно посмотрел на часы. — Скоро сводка.

— Ты так сделай, — посоветовал Алик, — как только она тебе про школьного Витю, так ты ей — про новую кастеляншу.

— А что, она в порядке гирла, — оживился Серый.

— Стрёмная, — со знанием дела произнес Алик, что на его языке означало «вульгарная».

— Не скажи, у нее и юбка есть (имелась в виду фирменная джинсовая юбка).

— Еще бы, в море ходить да юбки не иметь.

— Так она недавно ходит. Она пришла в юбке.

— Ну и что, если в юбке, то центровая? Примитивно рассуждаешь.