Борис Блинов - Порт

Колина Нюра не права. Совсем он на алкаша не похож. Только глянешь и сразу скажешь — капитан.

Коля засуетился, отгреб кости в сторону и позвал:

— Рустам Иванович, милости просим к нашему шалашу.

Капитан кивнул, но недобрый свет в глазах не потух. Боцман перехватил инициативу и распорядился, как в парикмахерской:

— Ольга Петровна, прибор!

Капитан не спеша и твердо подошел к столу. Коля быстро поднялся, предлагая ему место.

— Кто таков? — спросил капитан, буравя меня взглядом.

— Электрик Обиходов, — ответил я, не отводя глаз.

— Можно бы подняться, электрик Обиходов, когда капитану представляешься, — вроде бы со смешком сказал капитан.

— Встан, встан, — подсказывал Шантурия.

— За едой даже в армии вставать не обязательно, — сказал я.

— А ты бы встал все же, электрик Обиходов, — усилив интонацию, повторил капитан.

Я смотрел на него и ждал, что он еще скажет. Но тут Лялька появилась, Ольга Петровна, с тарелкой и инвентарем.

— Рустам Иванович, кушать будете? Или вам в каюту?

Она остановилась рядом с ним, высокая, длинноногая, с большой грудью и узкой талией. Она себе цену знала и с открытой улыбкой смотрела на капитана.

В лице у него что-то сдвинулось, и он, словно сожалея, покачал массивной головой:

— Спасибо, Оля.

— Супчик вкусный, с баранинкой, — не отводила она смеющегося взгляда.

Он готов был уже улыбнуться в ответ, но, пересилив себя, произнес в пространство:

— Странные электрики объявились на флоте.

Парни за столом согласно закивали, и боцман прогудел:

— Чего там, неграмотный, его учить надо.

— Да нет, думаю, уже поздно, — сказал капитан, словно бы в раздумье, и повернулся к Ляльке: — А ты все цветешь. И куда мужики смотрят!

— Где вы их видите, Рустам Иванович? — отозвалась она. — Нету мужиков-то, одни едоки.

Он как-то невесело усмехнулся и пошел на выход.

— Что ты сделал, кнут! — накинулся на меня боцман. — Обидел человека.

— Теперь держись, отольется тебе, — поддержал его рулевой Гоша Гаврилов, по прозвищу Парижанин.

— Спишет, — уверенно сказал Вася. — Лучше сам уйди.

— Как спишет? Кого? — не понял я.

— Тебя, кого же еще, — подтвердил Гоша.

— Ну, это навряд ли, — усомнился Коля и спросил: — Я вот чего не пойму: зачем он приходил-то, если есть не стал? Пришел, постоял, ушел. Что-то тут не то. Не на Ляльку же полюбоваться?

— А что, не достойна? — приняла она позу.

— Не, Ляль, кто говорит, королева. Ну а все же?

— Неужели тебе не ясно? — удивился я. — Это продолжение спектакля. Там, у Коли, он выступил, а сюда пришел аплодисменты сорвать.

— Скажешь тоже, — не очень уверенно возразил Коля.

— А если и так! Он что, не заслужил? Для хорошего человека не жалко, — сказал Вася.

— Вот именно, — поддержал его боцман. — Это его дело. Хочется ему — ты дай. Зачем помешал-то? Тебя кто просил? Привык там, на своем СРТ, базарить. Тут тебе враз рога обломают. Глядишь, и впрямь спишет, он этого не любит. Резвый ты больно, Михаил. Хочешь на белом пароходе плавать — умей собой поступиться. За всякое удовольствие надо платить — это принцип нашей жизни.

— Ты что-то путаешь, боцман, — сказал я. — Это принцип публичного дома. Я тебе бесплатно добрый совет выдам: перестань пресмыкаться и не плюй на стол, не гигиенично.

— Нашелся чистюля, так тебя разэтак, — проворчал боцман, наливаясь краснотой.

— Ты не очень-то, понял? — Коля меня учить стал. — Тебе дело говорят, слушай и на ус мотай. Если останешься. А можешь еще и загреметь под фанфары.

— Подумаешь, напугал. Прижились тут на сдобных харчах. Думаете, другой жизни нет? — сказал я.

Красавец Шантурия подошел ко мне вплотную и, обжигая страстным взглядом, произнес:

— Ты мне нэ друг.

Парни поднимались, оттаскивали в раздаточную посуду, выходили. Со мной никто больше не заговаривал.

Ну и пароход! Ну и белый пароход! Столько я его добивался! Добился наконец.

— Ладно, может, все обойдется, — подошла ко мне Лялька, — ты не переживай.

— Вот еще, была охота. Я не сомневаюсь. Что здесь, частная лавочка? Я, между прочим, не у Латыпова работаю и даже не в Минрыбхозе.

— Но? — удивилась Лялька. — Где же, Миш?

— Там же, где и ты, в государстве.

— Надо же, как интересно! — подивилась она. — Ладно, иди, работай, а я буду отдыхать. Я сегодня на турбазу еду.

Два часа я работал в машине, не разгибаясь. Я почти у днища находился, метров пять ниже ватерлинии, и когда голову поднимал, вверху, где-то на уровне пятого этажа видел открытый кап, из которого водопадом стекал свет. Люминесцентные лампы подхватывали его, усиливали и рассеивали по белым переборкам и чисто отмытому оборудованию. Простор, свежий воздух, отблески фирменного металла — странно все было, непривычно, словно не на судне находишься, а в универсаме.

Я прикинул, что еще от капа до мостика наберется пара этажей. Но это солидное расстояние все равно меня не успокаивало. Я чувствовал все время, будто капитан парит где-то над моей головой: разглядывает сверху и решает сейчас мою судьбу.

Не за тем я сюда рвался, потерял ребят, родимую «Пикшу», на которой пять лет пахал, чтобы так по-глупому вылететь. Если бы я теми же темпами продолжал там учиться, к пенсии бы, наверное, мореходку закончил. Здесь можно побыстрее. Я себе программу четкую определил: идти год в год, все распланировал и по предметам и по времени, но вот опыта своего не учел.

Нельзя сказать, что у меня так уж гладко все в жизни шло. На основании житейских подъемов и спусков, у меня волей-неволей сложилось представление о некоем законе, который здесь, на белом пароходе, снова нашел себе подтверждение. Я бы назвал его законом сохранения добра. Потому что добро, как энергия, не пропадает бесследно, и если где-то, на сколько-то его стало больше, то в другом месте — на столько же убавилось. Мне бы надо сообразить, что если внешние условия жизни здесь лучше, то где-то в чем-то должно быть хуже.

На СРТ, бывало, пашешь как заведенный, а утром встретишь капитана: «Здоров, Пахомыч!» А он еще и не ложился. Проворчит: «Здоров, как стадо коров!» Покряхтит, поохает и пошаркает в валенках на мостик. А ты в свои прокопченные шхеры ныряешь или к рыбоделу. Минута выпадет свободная — зайдет к тебе или ты к нему, просто так, посидеть, перемолвиться. Нет разницы, матрос, капитан, механик — вместе работаем, вместе чай пьем и кино смотрим.

А здесь вон какие сложности! Чуть не в первый день, как я появился, приходит ко мне мужик и представляется: «Василь Василич Власенко, первый помощник». Я сдуру-то не понял, что это помполит, никогда с ними не ходил. «Ну и что дальше?» — спрашиваю. «Вот пришел познакомиться, поговорить о житье-бытье». — «Куда торопишься, — говорю, — рейс длинный, успеешь». А он этак с нажимом: «Мне надо знать, с кем я с рейс иду». Я ему пять протягиваю: «Михаил». А он смеется: «Это я знаю. И что с СРТ мне известно». — «Так чего же тебе еще, какого надо?» — спрашиваю. Он морду кривит, что-то вкручивает насчет общественного лица и личных склонностей — никак я не врублюсь. «Слышь, мужик, — говорю, — ты не юли. Может, похмелиться хочешь?» Он обиделся: «Ну и шутки у вас, Обиходов. Давайте, — говорит, — на «вы». У нас, знаете, своя специфика». И спрашивает, почему с женой развелся, думаю ли в партию вступать, какие имел поощрения? Я тогда удивился, то ли любопытный не в меру, то ли делать нечего, но все равно нехорошо. Я же у него не спрашиваю, есть ли у него судимости и живет ли с любовницей. В рейсе все друг про друга узнаем. На судне ничего скрыть нельзя, хоть на маленьком, хоть на большом.