Борис Блинов - Порт

Потом Димыч мне пояснил, что он так сближение коллектива осуществляет, создает здоровый климат и нравственную обстановку, а так-то он демократ, сам ко мне спустился — мог бы к себе наверх вызвать.

Вообще я заметил, демократы на этом судне особенно в цене, помполит — демократ, капитан — тоже. Я поглядел наверх и представил, как над капом фигура в воздухе распласталась, будто космонавт Леонов: руки, ноги в стороны, часы на запястье и меня разглядывает.

Было без двадцати четыре. В четыре вся администрация покидает борт судна, и беспокоиться мне уже не о чем. Разве что — судно останется во власти третьего штурмана, но это уже другой разговор. Я когда таких резвых встречаю, как он, всегда чувствую прилив сил, а иногда и специально ищу, потому что у меня возникает непреодолимое желание засесть за учебники, чтобы быстрее мореходку закончить. Тогда зависимость от них будет меньше сказываться.

Он позвонил без четверти четыре и известил, что мне надлежит немедленно пройти к капитану.

Я занес инструмент в мастерскую и поднялся в капитанскую каюту.

Разговор у нас быстро пошел, как игра в одни ворота. У меня, впрочем, и защищать их возможности не было. Капитан сказал, что со мной не плавал и поэтому претензий по работе не имеет. И вообще я кажусь человеком неглупым и порядочным, поэтому он идет навстречу, не будет портить анкету выдуманными предлогами, а предоставляет возможность самому уйти с судна. В рейс он меня не берет.

— Вы мне можете объяснить, в чем моя вина? — спросил я.

— Вы мне не подходите, — жестко произнес он и указал на дверь.

Здравствуйте, приехали! Покатались на белом пароходе! Отдельная каюта, оклад хороший, домашние тапочки! Убеждали, говорили мне люди, не лезь в калашный ряд — не послушался!

Пошел я к старшему, поделиться новостью, но его уже не было.

Димыч, вахтенный механик, только что вылез из машины и полоскался в раковине. Рассказал я ему про ситуацию, и он меня в зеркало похвалил:

— Молодец! Кэп третий день на судне, а тебя уже отметил. Способный ты, оказывается. Что случилось?

Со спины он совсем старым выглядел, обвислая широкая фигура, плешь здоровая, толстая шея в складках, а в зеркале — шевелюра буйно вздымалась, глаза смотрели заинтересованно, живой их блеск очень молодил лицо.

— Да так, у вас свои законы, оказывается, — не стал я объяснять. Но он меня понял.

— Нормально, — весело сказал он. — А где ты другие видел? На берегу других нет, а в море и подавно, — он подмигнул мне и засмеялся.

— Непонятно, чего ты веселишься, — хмуро заметил я.

— Чего ж, плакать, что ли? Я свое уже отплакал. Теперь решил смеяться. И веришь? — жизнь стала лучше, жизнь стала веселей. Глядишь — до пенсии снова во вторые переведут.

Сорок лет, конечно, не для четвертого возраст.

— За что тебя разжаловали? — спросил я.

— Серьезным очень был, вроде тебя.

— Ну, меня-то некуда разжаловать.

— В этом твое преимущество. На этом и стой. И не вздумай лезть наверх. Там тебе быстро пищик передавят, раз ты такой способный.

Ну, это как сказать.

— Сейчас-то мне что делать? — поинтересовался я.

— Стой вахту, завтра займешься.

— Завтра? Завтра у меня тоже вахта, — вспомнил я. — Охрименко подменяю.

— Силен мужик! Откуда ты такой взялся? — он не донес руки до полотенца и обернулся ко мне.

— Десять лет на СРТ, — произнес я не без удовлетворения. — Хотел на вашей лайбе прокатиться, да видишь…

Для них, на транспорте, СРТ звучит, как «штрафбат». По доброй воле ни один бы туда не пошел.

— Тогда понятно, — сказал Димыч и перестал веселиться. — Правильно он тебя списывает. Ты бы все равно не смог здесь.

— Ну, это бы я уж сам как-нибудь решил.

Больно много он на себя берет, этот Димыч.

— Слушай, может, хватит? — гнул свое Димыч. — Не находился еще? Сыт, наверное, по горло. С женой развелся, детей не имеешь, денег тоже — так? У тебя момент сейчас удобный: гонят тебя — ты иди, не сопротивляйся, переводись на берег. Сдалась тебе эта тюряга? Ты живой человек, ну и живи по-человечески. А у человека дом должен быть, семья, дети. Вот что главное!

Ну и шустрый здесь народ! Каждый походя норовит в душу залезть. Нет, друг, всему свое время.

— Стоп! — сказал я. — У тебя вон бумаг на столе много. Ты давай бумагами своими занимайся, а о душе моей не пекись. Выпиши мне аттестат или штурману скажи. Как тут у вас делается?

Димыч не обиделся — удивился:

— Ты что! Вчера родился? Пока нет подмены — никакого аттестата. Стой вахту.

— Кто же мне ее даст, подмену? — в свою очередь удивился я.

— Кадры.

— Так ведь кадры меня только что направили. Зачем им менять?

— Это уж ты сам придумай — зачем. Ты же способный. Умеешь друзей наживать.

Димыч мне объяснил. Формально капитан не имеет права меня списать, для этого нужен повод. А его нет. Поэтому он высказал свое желание, которое все равно что приказ. Дальше он предоставляет мне возможность самому каким-то способом отвязаться от судна. Значит, так: я должен идти в кадры и говорить, что у меня заболела жена или теща при смерти, или я сам. Сейчас осень, в резерве народу нет, и кадры меня отпускать не будут, но я все-таки должен их убедить, иначе нельзя, они найдут кого-нибудь, но меня занесут в черный список, потому что без справки — причина неуважительная. И тогда уже не жди хорошей жизни, упекут куда-нибудь на ремонт, а то и выговор влепят за отказ от работы.

— Тебе главное сейчас — убедить их, что идти не можешь, — подытожил Димыч.

Я глядел на него осоловевшими глазами.

— А если я не буду? Я же хочу в рейс идти. Мне надо, — пояснил я.

— Как же ты пойдешь, если капитан против? Его слово — закон.

— Это что же получается? Выходит, я сам с себя должен снять скальп, да еще благодарить кого-то, что мне позволили?

— Молодец, соображаешь, — засмеялся Димыч.

— Что же все-таки делать?

— Нового ничего не придумаешь. Лучше всего — возьми больничный.

— Кто же мне его даст?

— Узнаю родной СРТ. Баловала вас там жизнь — никакой приспособляемости.

— Но есть же какие-то базкомы, парткомы? — неуверенно осведомился я.

— Ага, конечно, — обрадовался он. — Вот выговор получишь — они тобой займутся. Передвинут в очереди, путевку не дадут, отпуск зимой, виза, и т. д. и т. п. А до тех пор — на кой ты им сдался? Что ты людей смешишь? Здоровый мужик, а рассуждаешь, как школьник. Не стыдно тебе?

Распек он меня. Мне и в самом деле стало стыдно.

Я вышел от него и никак представить не мог, что все это про меня. Будто прочитал занимательную историю, которая по мозгам хорошо шибанула, но то, что я в ней главный герой, до меня как-то не доходило. Я видел какого-то встрепанного субъекта, который стоит перед прилавком инспектора отдела кадров и униженно просит, чтобы его ударили. Инспектор сопротивляется, отпихивает его, а он настырно лезет мордой на кулак, набивает себе синяк и, ублаженный, кланяется.