Сергей Лисицкий - Этажи села Починки

Окончательно вывело из равновесия Буряка сообщение Митрия о том, что подвал он будет класть «колоколом», круглый. «Вот черт, — выругался про себя Буряк, — как у Ивана Титова, такой хочет. Эх, дал же я маху, мне тоже такой надо было бы сложить…»

Неизвестно, чем бы кончился их разговор, если бы в эту минуту из-за плетня не послышался картавый голос мальчишки:

— Па-а-п, завтрикать!..

Буряк бросил окурок, прихлопнул его ногой и зашагал к своему двору.

Негласное, но ежегодное, ежедневное и ежечасное соревнование между Буряком и Смириным началось с того самого дня, когда Павел поселился по соседству. Тот переехал и сразу же поставил избу в три окна. Митрий отметил не только окна, но и высоту буряковского домика, особенно потолки, отделанные светлой масляной краской.

Первые дни Митрий даже спал плохо. Проснется и думает. А тут еще Марина донимала. По ее убеждению выходило, что Митрий и «не раковит», и «не умеет за себя постоять», и черт-те что, словом, «тряпка»… Год, два терпел он, да и самому-то уж больно захотелось перебраться в новую избенку из этой старой, еще дедовской лачуги.

И вот решил. Продал годовалого бычка, уехал на полгода в Архангельскую область — лесозаготовки колхоз вел в те годы. Вернулся с лесом и денег подзаработал, ну и закатил себе хоромы в четыре окна, в отместку соседу и на зависть другим.

С тех пор так и повелось. Купил Митрий диван мягкий — новинку в то время в Починках, а Буряк — швейную машину ножную с Петровска привез. Митрий пальто жене, а тот плащ модный болонья; Смирин террасу пристроил, а сосед — кухню летнюю, тот приемник, а этот — мотоцикл. И пошло… Особенно забеспокоился Митрий, когда узнал, что Буряк собирается купить телевизор. Уже и две жерди для антенны приобрел.

Правда, тревога оказалась напрасной. В те годы не так-то просто было его раздобыть. Да и работали эти телевизоры тогда еще плохо. Областного трансляционного центра не было, а напрямую из Москвы — смотреть передачи дело почти гиблое. Вон Женька-киномеханик, на что голова, а и то никак наладить не смог. И деревянную жердь над клубом ставил, и железную, и две пытался применить — не берет, и шабаш. Звук есть, а что касается видимости, так нечего и посмотреть, мельтешит что-то, и точка.

Митрий поднялся с чурбака, посмотрел на часы — половина восьмого. Пора завтракать, время на работу. Тут он вспомнил слова соседа о том, что камня на погреб не хватит. Обошел вокруг кучи, как бы взвешивая каждую глыбу. Не поленился, сходил и за сарай, где под соломенным старым навесом с давних пор лежала еще одна куча поменьше, и, уверенный в том, что материала будет достаточно, вошел в дом.

В комнате была привычная для этого утреннего времени обстановка. На столе, возле него, на широкой скамье — кастрюли, миски, кувшины, тарелки. Весело гудела печь. Пахло поджаренным луком, укропом и еще чем-то таким духмяным и вкусным. Марина уверенно и ловко орудовала возле печи.

Митрий отодвинул большой чугун с картошкой, привычно сел за стол, в угол, на свое хозяйское место.

— Ешь пампушки [1] Пампушки — пресные оладьи (местн.) . , вот сметана, — бросила Марина, подавая ему алюминиевую миску. Сказала и вышла за порог — зачерпнуть воды из колодца, что находился тут же во дворе.

Смирин принялся завтракать, усмехнулся, снимая полотенце с оладьев. Он поймал себя на мысли, что всякий раз, когда принимается есть блины или оладьи, вспоминается ему Никита Пинчуков, починковский весельчак и балагур, погибший еще в финскую войну.

Митрий хотя был еще совсем мальчишкой, но хорошо помнил этого бодрого, неунывающего человека. Никита был невысокого, среднего роста. Не выделялся он и своей солидностью. Правда, был коренаст, круглолиц. Голову имел клинообразную. Сидела она на короткой, плотной шее чуть набок.

Ничем особенным Никита не выделялся среди других своих сверстников, если не считать его несколько каких-то коротких, по его росту, рук. Особенно же были короткими, но толстыми пальцы. Когда Никита сжимал кулаки и соединял их вместе — получалась внушительная фигура, не намного меньше его массивной головы.

Но самым примечательным свойством его натуры был аппетит. Ходили слухи, что на спор Пинчуков мог съесть за один присест яичницу из двух с половиной десятков яиц или выпить две дюжины пива.

Митрий не однажды слушал рассказ старого Титова, соседа Смирина, как они когда-то собирались в поле на покос.

Вечером, бывало, когда соберутся мужики после работы у бригады покурить, обменяться новостями, кто-либо из них обязательно напомнит:

— Расскажи, отец, как вы с Никитой Пинчуковым собирались ячмень косить.

Старый Титов забывал о том, что об этом он только вчера уже рассказывал, заметно оживлялся.

— О-о! Было такое.

Он трогал рукой свои реденькие пшеничные усы, улыбался.

— Собрались, стало быть, мы раненько по холодку. У меня лошадь запряжена стоит. Коса, жбан с квасом, торба с хлебом и салом — все уложено.

Старик еще более оживлялся, подмигивал слушателям.

— Смотрю, появляется кум как раз под мои ворота. Сердитый какой-то. Я, стало быть, выехал со двора, сел на телегу: ну, с богом. Поехали.

Едем, я и спросил: «Чего, кум, не весел?» — «А, отвечает, так, пустяки». — «Ты завтракал?» — спрашивает он меня. «А как же». — «А я не успел, так себе налегке, с полсотни пампушек в рот бросил — вот и все».

При словах «с полсотни пампушек» старик обводил слезящимися глазами присутствующих, наблюдая, какое впечатление произведет его рассказ.

И хотя историю эту с пампушками все знали почти наизусть, слушали ее не один раз, все равно, всякий раз от души хохотали.

— Степаныч! — раздался чей-то голос во дворе.

Митрий выглянул в окно — бригадир. Вышел на крыльцо, вытирая на ходу губы полотенцем.

— Здорово, Степаныч. Ты никак сегодня на Лисьи холмы собираешься?

— Ну?..

— Скажи Кирпоносову, чтоб гнал трактор в бригаду.

— Че так? — не понял Смирин.

— Клин за старыми овинами надо закончить. Да и ближе тут. А то кинься передавать машину, а она за тридевять земель.

— Кому передать?

Колосов удивленно поднял всклокоченные брови.

— Сам не знаю кому. Колхозу или совхозу. Кому прикажут.

— Это в связи с укрупнением, — понимающе отозвался Митрий.

— Вон уж Романцов с нашим Коробовым второй день вместе ездят по бригадам и фермам.

Митрий сошел с крыльца.

— Ездят, говоришь?

— Вчера во второй бригаде — сегодня в первой.

— И у комбайнов были?

— Были и у комбайнов.

— Стало быть, Коробов сдает хозяйство Романцову, — заключил Митрий.

Колосов улыбнулся.

— Это как же он может сдавать колхозную собственность?..

— Куда не крути — все наше, государство-то одно.