Эдуард Кондратов - Тревожные ночи Самары

Белов толкнул ветхую калитку, к которой одним гвоздиком был прикреплен ржавый, стершийся от времени номер, рассмотреть цифры на нем было невозможно. Калитка со скрежетом отошла и зависла на нижней петле. Белов взглянул и неодобрительно покачал головой: до какого же запустения довел ты, Васька, свой домишко! Ни одного целого стекла, трухлявое крылечко провалилось, черная от гнили доска сорвалась с крыши и висит над порогом — некому убрать…

— Смотри-ко! — удивленно воскликнула дворничиха. — Не заперто, не висит замок-то!.. Стало быть, дома Васька, ей-ей, дома…

Белов постучал в дверь, однако в домике не отозвались.

— Может, спит или пьяный. Вы пошибче, дорогой товарищ.

Белов трижды грохнул кулаком, руку отшиб, но по-прежнему молчание было за дверью. Тогда он дернул за веревку щеколды, и дверь с тоненьким пением отошла. Белов вошел в темные сенцы, заставленные ведрами с остатками угля и водой, заваленные дровами и железками.

— Есть тут кто?

— Ай-ай, неужто ушел и не запер? — шепотом сетовала за спиной тетя Маня.

В потемках Белов нащупал ручку двери и дернул. Дверь легко отворилась. Смрадная комнатушка тонула в полутьме — на одном окошке висело одеяло, на другом — рваная полосатая рубаха. Солнце пробивалось сквозь щели, и в круглых солнечных столбиках мошкарой плясала пыль.

Белов вздрогнул.

На полу, лицом к двери, в черной луже лежал человек в нижнем белье. Горло его было наискось перерезано бритвой, глаза открыты.

— Ос-споди!.. — всхлипнула старуха.

Мохнатое закатное солнце устраивалось за Волгой на ночлег. Залив резким розовым светом верхушки мутно-синего леса правобережья, оно подкрасило походя дымы очередного пожара в Рождествено и пустило длинные прерывистые блики на серую ширь реки. Из лодки, приткнувшейся к столбику в шаге от берега, ощутимо тянуло смолой и свежей рыбой, и запахи эти были дороги Белову, потому что напоминали детство. Вокруг было безлюдно, только вдали, на бревнах у Полевого спуска, белели рубахи плотогонов.

Трудным и неприятным был для Белова уходящий день. Велев Чурсинову и Жигалову заняться трупом Васьки Свиридова, Иван Степанович с баулом в руке вернулся в губчека. Прежде чем пойти к экспертам, он поднялся на третий этаж и заглянул в комнату, где работали Ягунин, Шабанов и еще двое сотрудников секретно-оперативного отдела. На месте был только Ваня Шабанов. На вопрос, где Михаил, он только пожал плечами.

Белову очень надо было поговорить с Ягуниным, но ждать, когда тот заявится, он не мог: пора было идти с докладом к Вирну. У Шабанова он спросил как бы между прочим:

— Вы с ним, кажись, вместе ночуете? То есть в одном общежитии?

— Ну да, только… — На простоватом лице Вани промелькнуло смущение. — Только сегодня он чтой-то не ночевал.

— Совсем?

— Под утро заявился. А разве он не по заданию? Кожанка-то здесь ночевала, а он в рубахе левкинской. А что?

— Ничего. Все в порядке, — сказал Белов и заговорил с Шабановым о другом. На душе было скверно: вот и говори теперь с Вирном!

Потом он взял из стола Ягунина исписанный листок — черновик донесения о владельцах Жигулевского завода — и пошел к экспертам. В Самгубчека их было двое: старик Павлов, обслуживавший еще полицию, занимался почерками, документами, фальшивыми деньгами и всякой химией, а молодой самоучка Николай Мусинов, годившийся ему во внуки, ведал следами, пулями, оружием и прочими предметами трассологической криминальной науки.

— Через полчаса, — буркнул старичок-боровичок, кладя перед собой пресс-папье из дома Прошерстнева и лист ягунинского черновика.

Тут же, при Белове, он срезал промокашку с отпечатками и укрепил ее на освещенном лампой стекле. Пристроив рядом листок с образцом почерка, он взял лупу, склонился над стеклом и принялся попеременно скользить взглядом по обеим бумажкам. О Белове он, казалось, забыл. Иван Степанович ждать не стал: ему был хорошо известен характер старого эксперта. Раньше чем через полчаса заключение он не даст, даже если бы истина прояснилась сию минуту. Упрямство Павловых было легендарным: вот уже много поколений они упорно называли своих старших сыновей Павлами, и цепочка Павлов Павловичей Павловых терялась в глубине веков.

От экспертов Белов пошел в хозотдел, где Левкин подтвердил: да, Ягунин брал у него «оперативную» рубаху. Он добавил, что вчера вечером помещение ЧК убирала «такая беленькая милочка», которую он, Левкин, пристроил по рекомендации Ягунина.

— Может, он для нее нарядился, вы так не думаете? — спросил задумчиво Левкин.

Белов отшутился, но крошечная надежда встрепенулась: а вдруг парень ночку прогулял? Все-таки девятнадцать годков. И вздохнул: нет, на Ягунина не похоже.

Он едва успел об этом подумать, как столкнулся на лестнице с Михаилом.

— Зайдем ко мне, — смущенно мигая, предложил Белов. В кабинете же напустился решительно:

— Ты чегой-то в общежитии не ночуешь?

— А чё? — вроде бы удивился Михаил.

— А то, что я-то должен знать. Барышню завел, што ль?

— Какую барышню?! — оскорбился Ягунин. — Скажете… Ну не спалось, вот и все.

— Гулял, значит?

Ягунин не умел врать: на Белова не смотрел, челюсти сжал, будто злился.

— Давай тогда по-другому, — сказал Иван Степанович и шлепнул ладонью по столу. — Сотрудник Ягунин, доложи, где ты провел ночь?

— А чё мне скрывать? — Михаил глянул в глаза, и Белов понял: сейчас скажет. — Был в «Паласе». Там наводчик из губсоюза должен был появиться. Который с бандой снюхался. Ну вот…

— Ты-то откуда узнал? — спросил Белов.

— От Нюськи-буфетчицы. Позвонила давеча, я и пошел. Это у нас допрос или как понимать?

— Как хочешь. А дальше?

— Прождал до трех утра. До закрытия. А он так и не пришел, наводчик этот. Вы не верите мне, што ль? Я не пойму никак. Если не верите, то узнайте у Нюськи. Я не доложил, потому что… Ну, вы-то запретили мне в «Палас» ходить… А я считаю…

— Не уходи никуда до вечера, — хмуро перебил Белов. — Есть дела? Вот и займись. И напиши объяснение про эту ночь.

Когда Михаил вышел, Иван Степанович вызвал к себе по телефону Шабанова.

— Бегом дуй в «Палас», — приказал он ему и пояснил, что именно должен Шабанов уточнить у буфетчицы.

— Я, верно, буду у председателя. Как вернешься, найди.

Прежде чем идти к Вирну, Белов еще немного выждал и завернул к эксперту Павлову: как раз прошло ровнехонько полчаса.

— Почерки идентичны в нескольких элементах, — пробурчал старый эксперт.

— Ну, а чтоб наверняка сказать… — начал было Иван Степанович и умолк, видя, как розовеет затылок под белым пушком.

— Наверняка! — гневно фыркнул Павел Павлович. — По трем словечкам на промокашке! Профанация — вот как называются такие заключения «наверняка»…