Николай Кузаков - Красная волчица

Потом не раз было. Увидит зверя, загорячится, Захар Данилович и напомнит про ружье. Василий закусит губу, а страсть обуздает. Вот так и научился терпенью и выдержке.

Вошел Поморов. Он был в болотных сапогах, с ружьем: возвращался с озер и про беду узнал.

— Давно случилось? — раздеваясь, спросил он Захара Даниловича.

— Должно, где-то в полдень.

— У меня дома аптечка есть, пошлите за ней кого-нибудь.

Татьяна Даниловна принесла аптечку, а в ней было-то — йод да марганцовка. Михаил Викторович вымыл руки, снял бинты с груди и шеи Василия. Вспухшие раны кровоточили. Поморов промыл их марганцовкой, смазал йодом и пересыпал сухим ягелем. Это народное средство он давно проверил: ягель образовывал тонкую пленку, не давал ране гноиться и быстро заживлял ее.

— Выживет? — спросила Мария Семеновна, когда Поморов забинтовал раны.

— Обязан выжить.

Поморов ушел, пообещав прийти вечером.

Василий некоторое время лежал молча, а потом опять начал бредить: «Максим, стреляй! Мое осечку дало… Эх, ножом бы сразу».

— Вася, успокойся, — ласково говорила Татьяна Даниловна. — Ты же дома. Соку брусничного выпей, и легче станет. Подживут раны, опять на охоту пойдешь.

В сумерках появилась Ятока. Неслышно прошла через комнаты, остановилась у кровати больного, прикоснулась тонкими пальцами к его лбу. Все с надеждой и страхом смотрели на нее.

Ятока повернулась к Марии Семеновне.

— Ничего, тетка Марья. Вася не пропадет. Его Ятока любит. Сейчас оленей резать будем. Много шаманить. Злых духов прогонять. Васю на ноги ставить.

— Люди говорят, что это ты своих чертей в медведя превратила и на парней натравляешь, — сказала Мария Семеновна.

— Это худой люди говорят, — возмутилась Ятока. — Не верь им, тетка Марья. Ятока Васю любит. Пошто ему худо делать будет? Ой, худой люди. Совсем понятий нет. Не плачь, тетка Марья. Сейчас боль прогоним. — Наклонившись над Василием, она что-то зашептала.

— Теперь боли меньше будет. Крепко уснет Вася,

Из кармана сарафана Ятока достала кожаный мешочек и подала Марии Семеновне.

— Это волчий корень. Распарить, к ране прикладывать надо.

Достала другой мешочек.

— Здесь панты. Поить Василия надо. Силы прибавится. Ятока вышла, а через несколько минут за рекой, на елани, под ножом Кайначи взревел белый бык. В небо взметнулось пламя костра, заметалась тень вокруг него, в ночную тишину градом посыпались звуки шаманского бубна.

В комнату вошел Захар Данилович.

Что тут эта колдовка делала? — спросил он строго Татьяну Даниловну.

— Панты и волчий корень принесла.

— Без нее не нашли бы, что ли?

Капитолина все утро помогала матери по хозяйству: подоила корову, накормила кур, собак, а теперь укладывала постряпушки в корзину на сенокос.

В куть вошел Боков. Был он в сапогах, в черной рубахе, перетянутой поясом.

— На покос сегодня не поедем, — сказал он властно.

— Почему? — спросила Капитолина.

Боков бросил на дочь недовольный взгляд, но, ничего не сказав, ушел в амбар и закрылся там.

— Что это с тятей сегодня?

— Ума не приложу, — ответила Ольга Ивановна. — Пришёл вечером из Матвеевки чернее тучи. Всю ночь ворочался. Ты только не ходи в амбар.

Капитолина и сама знала — если отец закрылся, значит, что-то делает в тайнике под полом. Он и спит-то в амбаре, чтобы быть поближе к богатству.

Боков спустился в тайник, где у него хранились деньги, драгоценности, шкурки соболя, фляги со спиртом, китайский контрабандный шелк. Там он зажег свечу, сел на чурбан, достал из кованого сундука связку соболей, осмотрел их и задумался.

Вчера его, Трофима Пименовича и Урукчу вызывали в сельсовет. Пришли. Там были Степан, Дмитрий и Михаил Викторович.

— Садитесь, — показал глазами Степан на скамейку. Сели. Степан пристально посмотрел на них и рубанул словами, точно клинком:

— Жаль, не восемнадцатый год сейчас. Я бы вас всех к стенке поставил, чтобы не гадили на Советской земле.

Боков с уважением посмотрел на него: этот все может. А смелых людей он любил. Однако не смолчал:

— Если ты, Степан, позвал нас ругаться, то прощай. Нам недосуг по пустякам время тратить.

Степан презрительным взглядом окинул Бокова.

— Позвал я вас вот зачем. Все промысловые угодья мы раскрепили за обществом «Красный охотник». С этих угодий пушнина будет приниматься только Госторгом, — Степан помолчал. — Вам, — продолжал он, — принимать пушнину без ведома сельского Совета не разрешается. Если примете, пушнину конфискуем, а вас обязательно отдадим под суд.

На каком основании? — спросил Боков. — Нам облисполком разрешил принимать пушнину, установил цены, банк дал ссуду.

— А на том основании, господин Боков, что на своей земле мы хозяева. Если наши порядки вам не нравятся, можете уматывать на все четыре стороны: А вздумаете потихоньку скупать пушнину, берегитесь: я вам найду место.

— Мы пуганы, Степан, — с вызовом сказал Боков.

— Тем хуже для вас. Это мы учтем, когда нужно будет.

…Боков вылез из тайника, развесил в амбаре соболиные шкурки: надо было проветрить. «Наступают на нашего брата большевички, — размышлял он. — Мужики жилистые. Все им нипочем. Вон Черчилль до хрипоты орет в парламенте: с Советами надо кончать, а как кончишь-то. Набили тебе морду в девятнадцатом году, и правильно, не лезь в чужой дом. Да и Форд продал большевикам двадцать тысяч тракторов, предоставил кредит на десять месяцев. Теперь и прикидывай, что к чему. Не так уж плохо, значит, стоят большевики на ногах, коли иноземцы с ними торговлю завели. Передавят и нас, как клопов. Такой, как Степка, шутить не будет. Да и я бы на его месте воли-то большой не дал. Надо в кучу собираться, по одному, как цыплят, возьмут».

Боков спрятал соболиные шкурки, взял ружье и пошел на стоянку к Урукче.

…Капитолина с ведрами спустилась к реке. Солнце уже высушило траву, но было еще не жарко. В небе с писком носились стрижи, разноцветными лепестками падали на землю бабочки. Зачерпнула она ведрами воду и невольно глянула на Красный яр. Обожгло сердце: ей показалось, что кто-то там стоит. Пригляделась — никого. Как ни старалась Капитолина забыть Василия, из этого ничего не выходило. Вспоминались встречи… «Вася тоже хорош оказался, — подумала она. — Женимся, женимся, а как до дела дошло, убежал. Люди вон с завистью посматривают на отцовское богатство, а он отказывается. Небось семью-то кормить чем-то надо».

По реке из-за кривуна выплыла лодка. Кто бы это мог быть? Лодка приближалась к берегу. Капитолина узнала Генку. В толстых губах торчала папироса, с крупного мясистого лица смотрели маленькие масленые глазки.

— Доброе утро, Капа.

— Здравствуйте, Геннадий Никифорович. Далеко ли путь держите?