Николай Кузаков - Рябиновая ночь

Василию Осиповичу Петрову, заслуженному агроному РСФСР, ученому и хлеборобу, п о с в я щ а ю

Два месяца стояли лютые морозы. Онон перемерз на перекатах, хлынули верховые воды-наледи, разлились на десятки километров зеленоватой гладью и парили круглые сутки. Прибрежные кусты покрылись куржаком и при малейшем движении воздуха издавали холодный звон. Под тонким покровом снега трескалась земля. Ее стонущие вздохи усиливались к ночи, когда над степью нависало холодное, продрогшее небо. Поседели скалы. В них по ночам ухали филины, пугая редких путников и зверей.

Над деревнями, точно дым, круглые сутки клубился туман. По утрам он сгущался так, что в десяти шагах не видно было домов. Казалось, что солнце навсегда покинуло Забайкалье. Если верить старикам, так это цветочки, бывали холода и покруче: звери от стужи задыхались, птицы на лету замерзали.

К концу февраля потянул низовик. Унесло туман. Кусты стряхнули с себя куржак. И долгожданное солнце залило землю ярким светом.

Алексей вышел из купе покурить. Еще час назад, с трудом одолевая затяжные подъемы, поезд медленно, точно на ощупь, шел среди лесистых гор. А теперь, оказавшись в широкой долине, стремительно мчался по холодным рельсам. Невдалеке за окном темно-зеленой грядой тянулся хребет. Сосновые боры то приближались, то отдалялись. У их подножья белой полоской застыла Ингода, она напетляла по низине, наделала проток и стариц. Сразу видно, неуемный характер у этой забайкалки. Алексей смотрел в окно, и тревожная радость подкатывалась к сердцу. Захотелось поскорей добраться до Онона. «А вдруг меня там никто не ждет? — подумал он. — Ведь прошло больше пяти лет…» Из соседнего купе вышла светловолосая женщина. Ее сходство с Анной было настолько велико, что у него невольно замерло сердце. Женщина прошла мимо. «И что это я, как мальчишка, — облегченно вздохнул Алексей. — Только еще этого не хватало: всех женщин за Анну принимать».

Не зря говорится в пословице: если тебе суждено вылететь из седла, так конь на ровном месте споткнется. Встретил Анну, думал на судьбу набрел. А жизнь взяла да и перекроила все по-своему.

В тот год Алексей работал бригадиром тракторной бригады. Анна закончила десятилетку и поварила на полевом стане. Началось все с рыбалки. Алексей вычерпывал воду из лодки: он собирался поставить на ночь переметы. Подошла Анна с ведром, зачерпнула воды из реки.

— Алеша, возьми меня с собой, — попросила она. — Я никогда ночью по реке не плавала.

— А не боишься в омут к водяному угодить? Там и днем-то, того и гляди, на бойца [1] Боец — камень, торчащий из воды. (Примеч. автора.) наскочишь.

— Да я же, поди, на Ононе выросла.

— Тогда собирайся.

Потом они сидели под утесом пониже Белого камня. Робкая летняя ночь дышала свежестью. В скалах плакали турпаны: «Ко-а-а, ко-а-а». О валуны с шумом разбивались волны, и на берег прохладной росой падали мелкие брызги. В протоке глухо стонала выпь. Где-то совсем рядом время от времени подавал тоненький голосок кулик-перевозчик: «Пи-пи, пи-пи». Вдруг откуда-то появились летучие мыши, заметались над головами.

— Кыш, кыш, — замахала руками Анна и прижалась к Алексею. От близости Анны Алексею стало не по себе.

— Аннушка, знаешь что…

— Что?

Анна повернулась к нему. Алексей видел ее глаза: они были темные с блеском; видел ее губы: полные, сочные. Алексей еще не представлял всей огненной сладости прикосновения женских губ и удержался, не обнял Анну.

— Давай, Аннушка, поженимся.

— Как же так, Алеша, сразу-то? — разочарованно протянула Анна.

— А что мудрить-то? — немного осмелел Алексей.

— Ты мне хоть одно ласковое слово скажи.

— А что эти слова говорить-то, и так все ясно.

— Что ясно-то?

— Люблю я тебя.

— А я тебя? Ты бы хоть спросил.

— Так я вот и спрашиваю.

— Для такого раза ты бы хоть обнял меня.

Алексей что-то невнятное пролепетал и поспешно отодвинулся от Анны. Она весело засмеялась.

— Ты хоть не убегай, Алеша. А то я одна-то боюсь здесь.

После этой ночи Алексей стал самым счастливым человеком в мире. Но судьба оказалась скупой на радость: вскоре он уходил в армию. «Алеша, милый, я буду ждать тебя», — со слезами на глазах шептала на прощанье Анна. И… не дождалась: вышла замуж за Ванюшку Дорохова.

Вернулся Алексей из армии, горькую обиду принес в душе. Презирать бы ему Анну, но посмотрела она, и он забыл все, ходил по земле, точно дурман-травой опоенный.

А потом… Невесело такое вспоминать. Вот и женился только потому, чтобы подвести черту под своей горькой любовью.

«Интересно, какой теперь стала Анна? — подумал Алексей. — Хоть бы уехала куда. Боишься встретиться? Чудак. Отцвела твоя юность. Верно, в душе все еще теплятся воспоминания, так и упавшее дерево не сразу умирает».

Из купе выбежала Иринка. Была она сухонькая, светловолосая, подвижная, по носу густо рассыпаны веснушки.

— Папа, а скоро мы в Озерки приедем? — Голос у Иринки звонкий.

— Не в Озерки, а в село Озерное. — Алексей погладил Иринку по голове.

— Хорошо, — согласилась она. — Пусть будет Озерное.

— Сейчас приедем в Читу, большой город, там переночуем в гостинице, а завтра утром поедем на автобусе в Озерное.

— А ты мне щенка купишь?

— Куплю. И еще петуха. Он тебя будет по утрам будить, чтобы ты не просыпала в садик.

— Вот и хорошо. Я его дрессировать буду.

— Кого, щенка или петуха?

— Вначале щенка, а потом петуха. Они у меня будут границу охранять.

Вошли в купе. Катя с книжкой лежала на нижней полке.

— Мама, — затормошила женщину Иринка, — мне папа купит щенка, петуха и еще белого медвежонка.

— Про медвежонка уговора не было, — возразил Алексей. — Ты это придумала.

— И ничуть не придумала. Нам его на сдачу дадут.

— Разве что на сдачу…

Иринка взяла со столика журнал и стала разглядывать картинки. Катя отложила книгу, села и, глядя в маленькое зеркальце, подкрасила тонкие губы. Лицо ее было бледным: Катю укачивало в поезде.

— Вашего Степана Гамова дочитывала, — пряча зеркальце и помаду в сумку, проговорила Катя.