Юз Алешковский - Собрание сочинений в шести томах. т 1

Кстати, за искренний ответ я готов платить, причем щедро… Интересуют меня не мысли, а исключительно чувства, ну а если формулировать точнее, то душевные реакции «человека нового типа» на разрушение нормальных отношений к ценностям. Разве маменька с папенькой не ценности? Разве не поменяли бы вы в сей миг жемчуга, камешки, картины, все эти столики, пуфики, хрустали, офорты, фарфор и ночной горшок Барклая де Толли, проданный вам домработницей Бухарина, на ужин в скромном материнском доме и беседу с папаней о коварном Египте, обосравшем верный и безумно щедрый Советский Союз?…

Вы правы: неумный это разговор. Какие уж тут обманы, если теперь для вас слово «маменька» не имеет ни смысла, ни запаха, ни тепла. Вроде бы даже и не было вовсе маменьки вашей на белом свете, а произвели вас на тот же белый свет тайком от Ленина Луначарский и Крупская… Допускаю, что шестидесятилетнему человеку органически ближе мысли о смерти, чем о матери. Меня, повторяю, интересуют душевные реакции на разрушение нормативных отношений к ценностям, но не сегодняшние, а сорокалетней давности. Я плачу. Назначайте цену… Я должен гарантировать безопасность и социальное благополучие вашей дочери? Я правильно понял?… На зятя же вам плевать?… Впрочем, это не мое дело… Идет. Гарантирую… Честное слово палача – лучшая гарантия… В придачу вы хотите трое суток отдыха для размышлений и сортировки воспоминаний? Торговаться начали?… Согласен. Размышляйте. Сор-ти-руй-те. Могли бы найти слово поинтеллигентней. Козел!

Я тоже немного отдохнул за эти дни. Покупался. В саду вашем повозился. Имущество получше рассмотрел. Все-таки оно теперь мое. Я сказочно богат. Но что мне делать с этими сокровищами? Разыскать по-монтекристовски родственников старушоночек, бабеночек и старикашечек, которые выменивали их на несчастных военных базарах на сало ваше, колбасу, комбижир, легкие, сердце и печень, гражданин Гуров? Разыскать, возвратить великодушно фамильные цацки и тайком оставить в совмещенном санузле записку о том, что справедливость восторжествовала?… Все – говно!… Садитесь, не мельтешите перед глазами… Бляди тут к вам приезжали. Эмма Ивановна и Роза Моисеевна. На «Вольво» раскатывают, подлюки. Вы что, обеих сразу шворите?… Не те, говорите, годы?… Не те… Не те. И нечего мне делать с вашими, пардон, с моими сокровищами… Ну а что вы, интересно, скажете, ежели услышите сейчас следующее важное сообщение. Делаю я его потому, что время наседает на хвост. Не можем же мы с вами вечно торчать на этой вилле. Пора грузить мослы в телегу…

Я не чекист, гражданин Гуров!… Я всего-навсего старый разгонщик Ника Банкир! Да, да! И я славно уделал вас за все ланцы! А разговорчики, антисоветизм, говно, сопли и слезы – необходимый реквизит всего этого разгона. Полнота информации о вашей особе и некоторая экстатичность ее подачи – любимые и тоже необходимые моменты игры… Ну, что скажете?…

Заразили вы меня своим хохотом. Давно я так не хохотал… Больше не могу! Да и сами вы тоже ожили и порозовели… Перестаньте! Не впадайте в истерику!… Я сейчас думаю о том, что надежда имеет непосредственное отношение к бытию души, а не к функционированию разума. Поэтому надежда безумна. Ее порыв – мгновенный порыв птицы из безнадеги клетки в иную реальность. Логики как таковой в это мгновение не существует. Она отброшена безумным порывом души, и ваш разум, гражданин Гуров, сейчас будет хлопать ушами, как это он, позорник, проморгал так нелепо и поразительно тупо трепетный взмах крылышек безумной надежды, ибо помозгуй он логически – хоть одну десятую долю секунды – над смыслом моего сообщения, то собачий его бред был бы так очевиден, что вы только презрительно усмехнулись бы, гражданин Гуров, помозгуй ваш разум хоть одну, хоть сотую долю секунды! Но в том-то и дело, что скорость душевных движений на много порядков выше скорости обработки разумом даже самой дурацкой информации. И пока птичка безумной надежды порхает в иной спасительной реальности, все ваше существо очищается спазмами истерического хохота или рыданий от невыносимых наваждений момента жизни. Я возвращаю, однако, птичку в клетку… Неприятно это. Согласен.

Но если речь шла о душевных движениях, то естественно предположить наличие в вас души или ее остатков. И естественно попытаться пробудить в вас ужас перед чудовищными образами ваших поступков и породившей их идеи. Если же вы ужаснетесь, оглянувшись, и начнете сходить с ума от необратимости времени, невозможности воскресить невинных, обогреть униженных, вернуть здоровье, радость, талант, добро ограбленным, то пошлет вам в сей миг Господь Бог возможность раскаяния, пускай тихого, творимого вдалеке от людей, ибо раскаяние ваше не людям нужно, а душе вашей и спасающему душу в ее последний, быть может, миг существования Господу Богу. И такое тихое раскаяние – нож острый в спину Дьявола. Ибо, повторяю, гражданин капитан, его задача погубить Всех, в проекте же Творца – спасение Каждого… Вспомнил! Вспомнил я фамилию гаврика, читавшего мне в перерыве между допросами проповеди!… Вспомнил-таки! Павловский! Священник Павловский! Царство ему Небесное!… И раскаяние только одной души сводит на нет всю гигантскую работу Сатаны, и рвет он от бешенства волосы под мышками и воет на всю поднебесную!…

Вам, гражданин Гуров, до раскаяния, очевидно, далеко. Вы, подобно советской власти, поджав хвост от жалкого страха, чапаете всеми четырьмя лапами вперед, чапаете, и все равно вам куда – к смерти, к коммунизму – вперед, лишь бы не оглядываться: за спиной гремят костями шкелетины убиенных, кровавые вопят грехи за спиною и попискивают грешки мелкие. Вперед – выкрикивая на ходу заклинание «Никто не забыт, ничто не забыто!». Но заклинания не спасут и не заменят мучительного, но чистого взгляда глаз, отверстых в прошлое, гражданин капитан, пардон, гражданин Гуров. А путей к спасению, как говаривал тот же Павловский, больше, чем трамваев в Москве…

В конце концов, если вы дегенерировали из красного дьяволенка, плетьми заставлявшего невинных сверстников орать на морозе «Интернационал», глядя к тому же, как трупы их родичей складывают в поле для волчьей гужовки, в примитивного ворюгу, насравшего на «светоносные» идеи породившей вас власти, то даже в таком уродливом образе поведения есть животворные дрожжевые грибки спасения человеческого от дьявольского. И ими поражен весь организм советской власти и ее социализма! Весь! Я знаю его, как инфекционист, рентгенолог, хирург и микробиолог. На то я и работник органов!… Да! Как это ни странно, гражданин Гуров, воровство и коррупция свидетельствуют о неистребимости человеческого инстинкта собственности. Если запрещено под страхом тюрьмы и смерти отправление естественного инстинкта собственности и связанной с этим отправлением спасительной, утверждающей человека в мире и в собственных глазах свободной инициативы, то и инстинкт, и инициатива как форма его проявления уходят в подполье, существуя уродливо и недостойно.