Юз Алешковский - Собрание сочинений в шести томах. т 1

Где моя папочка?… Вот моя папочка… Это то, что сказал дедушка в интимный момент бабушке… Это мне не нужно… Вот!

«Милые мои зеки! Сижу я, как и все вы, на нарах, жду неведомо куда этапа и благодарю Бога за то, что нагнулся я вчера и случайно увидел карандаш марки “Хаммер”. Тетрадка была у меня, и вот спешу на глазах у вас посочинять, ибо грех имею не тщеславный, а от немощи мыслительного дара происходящий, не думать вслух или же про себя, но посочинять. Вслух не очень-то, прости, Господи, посочиняешь, да и чего чудесного изглаголишь скверным языком своим, к мату привыкшим?… Шум слова моего мешает зачатию ясномыслия, и уши Душа затыкает, как если бы аэроплан пролетел и скрылся…»

Тут… тут дедушка мечет гром и молнии в адрес хлеборезки, нарядчика и Вышинского… пропустим…

«Ну что за судьба, думаю, у Хаммера с такой неслучайной фамилией? Ведь за бесценок скупает сокровища национальные, а уж сколько тайком скупил, только он да продавцы знают. Нехорошо пользоваться бедой народа, нехорошо. Проклинаю наживающихся на народной беде и не думаю прощать, грех этот беру на душу! Но да вот карандашик-то я нашел “хаммеровский”. Ты же счастливым сделал меня, карандашик ты мой, карандашик! Могу на стенке барака белой начеркать: “Сталин – говно! Большевики – бесы!” Но я поберегу тебя, поберегу. И лучше я сгорю быстрей тебя, растаю как свеча, чем ты искрошишься, чем останется крошка единственная от грифелька, точка последняя, раньше моего смертного часа. Слава тебе, Господи, за карандашик! Однако душа смущена, Господи! Как же с Хаммером быть? Может, если бы не он, то и писали бы мы от отчаяния одни скверные слова и проклятия пальцами в российских сортирах? Господи! Прими раскаяние души моей, нелепой временами! Прощаю Хаммеру. Ты подал мне знак, и каюсь, что сам без него не допер до отказа от ожесточения. А с Хаммером ты сам разберешься…

Ведь я почему возрадовался карандашику? Я темным моим умом мужикам письмишки накатал домой, ксивами зовем мы здесь письмишки. Помиловки, правда, тискать отказался. Бесполезняк. Суета напрасных надежд. Милости у Тебя просим, а не у антихристовых шестерок. По-нашенски это слуги. Но главное, возрадовался я потому (экономя в дневнике карандашик, обозначу тему скорописью), что помыслить желаю в рассказе под названием “Куда и зачем? или Плач о карандашике”».

Ну как, гражданин Гуров, не надоело слушать?… Тогда я продолжу. Мне самому интересно.

«Вот сидим мы, сирые и униженные, серые, жалкие, пустобрюхие, на дереве нар наших. Этапа ждем. Куда? Зачем? Ходили мы некогда свободные по свободным дорогам сотворенной земли, через горы и реки, за моря-океаны ходили. Ветры попутные Ты слал нам на радость. Били вихри в наши лица на испытание упрямства сил наших. Смысл нас подгонял. В землю врастали одни, на мудрость остановки начхав, перекатывались по полю иные.

Но ныне, Господи, бросают нас на этап, бросают в телятники, нарезая поток наш на куски, аки колбасу, чей вкус забыт зубами, по пять рыл в куске, из одной богомерзкой ямы пространства в другую, из другой - в третью. Доколе, Господи? Доколе? И Твоею ли волей все это творимо? Отвращают пустые глаза от Лика Твоего бараки лагерей, ибо не понять невинным в сегодняшней жизни знака такой чудовищно большой обиды. Охрип я уже, говоря им: не ожесточайтесь! Он дал нам от века крыло Свободы, не наша ли вина, что залетели мы не туда, хотя залететь сюда не хотели? Не пели ли нам пророки, предупреждая блуд и ложь на этапах долгого пути, не пели ли они нам во гневе своем: летите, птички, летите, не знаем только, где вы обосретесь!

Вот мы и в клетках! Вот мы и в силочках! Пой, Вовочка, “остался вдали Магадан, столица Колымского края!”. Пой, Коленька, “стоп, стоп, паровоз, не стучите колеса, кондуктор, нажми на тормоза!”.

Мы, братья, виноваты, мы, и не говорите “не мы”! Мы!!! Трижды мы!!! Мы плоть от плоти, кровь от крови тех бесчисленных прошедших, умерших в свой час и сгинувших от чужой воли, но если карандашик мой, крошась, оставляет неведомый и незаметный надзору мира след, то жизнь оставляет после себя нас. Мы след ее. След ее вины и свершения, пустоты и радости, предательств и подвигов, света и горя, воровства и милосердия, песни и грязи, пролитой крови и безгрешной улыбки дитяти. Не сетуйте на Бога, как на хлебореза, что птюхи у вас разные, с довеском у одного, с опилками у другого, без корочки у Сидорова, сырая у Фельдмана. Не сетуйте, что обделены сегодня вы! Но если бы не вы, то кто? Отец ваш? Мать ваша? Брат? Друг? Сестра? Жена? Сын? Ближний? Переложите ли крест ваш на другую спину? Даже если захотите, милые, то не переложите. Хер вам! Будем же нести наш крест. Будем ждать освобождения. А крест наш и есть след жизни, конец ее, дошедший до тебя и до меня, и отречение от жизни неразумно, ибо неразумение тоже след, и наследует его следующий за тобой. Так не твоя ли вина, что заплачет он горько однажды от скудности и уродства наследства? Положимте же, братья, в копилочку для еще не рожденных кто что может, кому чего не жалко, а если не жалко, то тем более положим, ибо не будет копилки нашей дара богаче, неожиданней и радостней для того, кто вскроет ее в известное время. Но что же есть у нас, на дереве нар наших? Говна пирога? Вшивота? Струпья? Кажется, что не может быть существ более обездоленных, чем мы. Да так ли это, братья! Вот Невидимый Некто с шапкой идет по баракам, подадим ему надежды наши и чистые сожаления, тоску по родственникам и очагам, любовь нашу к ним, не пожлобим-ся, подадим кусочек Свободы, я знаю, что у вас ее и так мало, подадим раскаяние, что до сей секунды еще на воле, нам и в голову не приходило, замкнутым самим в себе, уверенным, что жизнь на нас оборвется, поделиться с потомками тем, что сделает их свободней, справедливей, веселей и бесстрашней.

Что клали те, чей прах давно уже стал соком почв, в копилку жизни, если мы сейчас сидим в таком дерьме и ждем этапа неведомо куда, неведомо зачем? Что клали они? Это нетрудно представить… Так говорят иные, но отождествите себя с жизнью, и прошедшей и будущей, и вы улыбнетесь по-детски, так как мелькнет в вашем сердце, вечно открытом для согласия и раскаяния, детская мысль: елки-палки! Это же мы сами себе поднасрали! Не хватит ли под-сирать? И вам станет весело, и вы зажмуритесь, как от солнца, выходящего из-за туч, от ослепительной возможности успеть жить в это мгновение благодарно и правильно. Но ведь можно каждый миг неправильно сгинуть во тьме, братья! Верно?

Так ты не плачь, Трошенька, что двадцать годочков тебе, а ты еще не целованный, а ты еще с женой не спамши, не плачь! Ты молод, но почти генерал-лейтенант по данной тебе чести в столь молодые лета заслужить горький хлебушек опыта, который я хаваю в свои семьдесят два, беззубый, бессемейный, осужденный на четвертак, пять по рогам, пять по рукам, пять по ногам, прободения язвы желудка ожидаю с минуты на минуту. Не думайте, братья, что жизнь есть только на свободе. Мы – костерки полузатухшие на дереве нар наших, но не зальем слезой отчаяния и ожесточения огоньки угольков, но донесем их с вами до Свободы, но сохраним жизнь, братья, и поддержим ее горение! Господи! Господи! Кончается мой карандашик, и скоро идти на этап, но растрепался язык и источился грифелек, а я так и не ведаю куда и зачем? Что же, что же, думаю я в смятении лихорадочном, что же еще написать, когда кончается карандашик? Господи, Слава Тебе за него, за огрызо-чек этот, прости Хаммера, скупающего у несчастной страны ее сокровища и выпускающего карандаши, пошли радость тому, кто обронил карандашик! Что еще, что еще? Господи! Выдай нам на этапе селедку нержавеющую и воды, воды, воды, и прохлады в жару, и дровишек в морозину… Кончается мой карандашик! Зачем не жалел я его? Так ли употребил? Почему не экономил? На кой хрен запятых наставил, точек, знаков, заглавных букв витиеватых, зачем? Из них можно было мысль составить! Куда мне деть написанное, Господи? Нас шмонают такие же несчастные, живущие жизнью тюремной мусора, заглядывают в задний проход… И то ли я наболтал свыше посланным мне карандашиком, то ли?… В другой раз, Господи, в другой раз, дай только сил и принадлежность, и я получше насочиняю. Кончается мой карандашик… тает… тает… растаял… Спаси…»