Михаил Стельмах - Над Черемошем

— Не падайте, дедушка, — поддержал старика Лесь Побережник, — поберегите свое здоровье до встречи с комбайном.

— Лесь, и ты веришь в эту болтовню?

— Наполовину верю, а наполовину нет. Как своей Олене, когда она рассказывает, как все дешево без меня купила: всегда наполовину уменьшит цену… Комбайн… это надо подумать…

Катеринка, не выпуская руку Мариечки, с волнением поглядела на Григория, и он, пробудясь от задумчивости, удивился: оказывается, этот певучий голос доносится не с поднебесного Бескида, он звучит рядом — протяни руку и ощутишь трепетное дыхание. Агроном хотел попросить прощения за невнимательность, но побоялся, что оборвет этим поток мелодичной речи, который уже заполонил его руки, тело и вот-вот заполонит сознание.

— Вы не гневайтесь на деда Олексу. Он, товарищ агроном, ни во что не верит, пока не увидит своими глазами. Даже в бога не верил, когда надо было верить, при польской власти. Сидел над резьбой и на рождество, и на пасху, и на трех святителей, и на сорок мучеников. Так церковь на него епитимью наложила… А думаете, когда пошел слух, что советы будут наделять землею, поверил? Не поверил, как и моя мама. И не верил, что внук его станет студентом. Этот дед сам расставляет капканы всем ораторам на собраниях, а об его ошибках и не пикни — разозлится, насупится, как три горя и четвертая беда. Вот и Мариечка об этом скажет. Так уж вы не сердитесь, товарищ агроном.

— Ну, раз и Мариечка подтверждает, не буду, — рассмеялся Григорий, все еще не веря, что этот певучий вечер, и ручеек, и две гуцулки у огорожи в своем волшебном наряде — реальность.

— Мариечка, — Катеринка толкнула подругу в бок, — скажи что-нибудь, а то товарищ агроном и на нас рассердится.

— И хорошо сделает: нечего пустыми речами отрывать человека от дела, — стыдливо ответила та. — Будто товарищу агроному без нас не известно, какие есть в горах несознательные старики! Если принимать близко к сердцу все их разговоры, можно подумать, что на свете не одна земля, а две: одна — ихняя, старая, маленькая, затиснутая горами, а другая — та, на которой все люди живут.

— Вот это сильно! — вырвалось у Нестеренка. Необычное сравнение он отнес не столько к здешним старикам, сколько к жалким иждивенцам, нахлебникам общества, которые сами не знают, чего хотят от жизни, и не делятся с окружающими ничем, кроме прокисших жалоб. — Да ты, Мариечка, молодец!

— И я это говорю, а она сомневается, как дед Олекса, — оживилась Катеринка, прижимаясь к подруге.

— И я это говорю, — отозвался из темноты Сенчук. — Девушки, приходите завтра к озерку. Знаете, что оно может вам принести?

— Как не знать! Воду, — одновременно ответили подружки.

— Нет, славу.

Девушки изумленно и недоверчиво вскрикнули, покачивая головами, засмеялись.

Очевидно, это закон молодости: она стоит рядом со всем лучшим на земле. Пусть же никогда не покроется это соседство сереньким туманом мелочей.

Девушки с песней ушли в долину, а Нестеренко еще долго стоял на лугу, ощущая под ногами биение подземных ключей. Этот ток чистой крови земли передается сердцу, и оно подымает тебя на крыльях чувств, в голове расцветают мысли, как на полонине цветы, и уже кажется, что ты жил, работал, учился для того, чтобы прийти скромным тружеником в этот горный край, где не видно даже линии горизонта, как не видно конца твоим помыслам.

«Люди, для вас мое сердце!» — не ты сказал эти слова, но они, как воздух, сопровождают тебя всюду, они — суть твоей жизни, и ты будешь утверждать это до последнего дыхания. И даже противно подумать, что есть на свете страшные человеконенавистники, которых бесят солнечные блики в глазах ребенка, и кусок хлеба в руке трудящегося, и непорочная девичья улыбка, и мать, склонившаяся над колыбелью. Какая глубокая ирония природы над этим социальным кретинизмом: он считает, вернее — кричит, что обладает тем, чего у него нет и не «может быть, — разумом и будущим. В его жалком до дикости мышлении категория разума безнадежно спутана с категорией страха, и при помощи этой последней он надеется править человечеством. Хуже, что это убожество прикрывается хитроумными дымовыми завесами, начиная от несущих заразу, как бактерии, газетных литер до кадильного чада, затуманивающего и строгие лики святых и непросветленные, доверчивые головы мирян.

«Нет, это логово», — припомнилась Григорию выразительная характеристика Сенчука. И даже взглянуть не захотелось в ту сторону, где из камней торчал обломок зуба дракона, хитро окутавший себя клубами тумана и ладана.

На горах, словно развешанные, светились редкие огоньки. У реки они собрались в коротенький пунктир. Может, это и не огоньки, а выплеснутые на берег отблески звезд? Они протягивают к твоим глазам лучики света, а ты стремишься представить себе жизнь обитателей запечья и простираешь к ним тепло своего сердца, ибо и там ведь живут твои еще неведомые друзья. Тебе предстоит возложить на свои молодые плечи часть их забот, наполнить глубины души их поэзией и самому творить ее, ибо такова уж природа коммуниста, начинает ли он свой путь или стоит перед его завершением.

А здесь есть к чему руки приложить. Даже поверхностное знакомство с Верховиной и подгорьем подстегнуло твое воображение, привычные представления о способах обработки земли рассыпались, и в сознании проступили контуры будущей желанной работы. Здесь ты впервые в жизни встретился с пережитками прапрадедовского земледелия. На раскорчеванной вырубке гуцул сеет только овес и мелкую, немощную бурышку [12] Бурышка — сорт картофеля. , разрушая в три-четыре года природное плодородие почвы. Одичавшая земля лежит перелогами, зарастает кустарником либо заболачивается. Ливни вымывают известь, и от этого почти вся Верховина страдает повышенной кислотностью. Почему же мудрецы из областного управления сельского хозяйства не додумаются улучшать почву известью и люпином? И что же это за обработка земли, когда пахотный слой не превышает двенадцати — четырнадцати сантиметров?.. Первые же неотложные агротехнические меры помогут удвоить урожай. А низинку на берету Черемоша начнем осваивать сейчас же. Что она покажет?

С этими мыслями молодой агроном вошел в хату. Микола Панасович еще сидел над книжкой, шевеля губами.

— Что, отстали наши горы от долин? — доверительно намекнул он на стычку с дедом Олексой.

— Что-то он скажет, когда увидит у нас в будущем году комбайн? — улыбнулся Нестеренко.

— Выкрутится.

В это время со двора донесся топот копыт, и в раскрытое окно внезапно заглянула лошадиная голова.

— Это что еще за Сорочинская ярмарка? — вскрикнул от неожиданности Нестеренко.