Л. Пантелеев - Том 1. Ленька Пантелеев. Первые рассказы

За стеной стоял грозный однообразный гул, настолько однообразный, что он не замечался, не резал уха, не мешал слушать и говорить, как не мешает слушать и говорить стук мельницы или паровой машины.

– Значит, вы думаете, что красные возьмут город? – сказала Александра Сергеевна.

– А вы что, – сомневались, матушка? – усмехнулась старуха.

– И Москву тоже, значит, возьмут? – вмешался в разговор Ленька. Учительница строго посмотрела на него из-под очков и сказала:

– Это кто же, по-твоему, должен ее взять?

– Красные.

– Зачем же им, скажи, брать ее, если они и отдавать ее не собирались?

– Как? Ведь говорили…

– Говорили? Мало ли что говорят…

Опять это «мало ли что говорят»!..

«Значит, опять наврали?» – сердито подумал Ленька.

В тот же день Александра Сергеевна и Ленька перебрались из подвала в коридор. Устроились рядом с учительницей, имени которой Ленька никак не мог запомнить: звали ее Нонна Иеронимовна Тиросидонская. Из соседнего номера выкатили большую двуспальную кровать, где-то в другом этаже раздобыли подушки. В номерах гулял ветер, пахло дымом. И хотя подходить к окнам мать строго-настрого запретила Леньке, он успел все-таки увидеть темное, задымленное небо, разбитый угол дома и повисшую на каменном выступе детскую кроватку с блестящими никелированными шишечками.

Чай пили в ресторане. Теперь там даже днем царил полумрак, окна были заложены мешками с песком, только в одном окне наверху была оставлена узкая щель, в которую, как в тюремное окошко, скупо проникал уличный свет. Не было уже ни белых скатертей на столах, ни суетящихся официантов, ни хозяина за буфетной стойкой. Какой-то замухрыжистый старичок в грязном фартуке разносил по столам жиденький чай в стаканах без блюдечек и ложек. И все-таки в ресторане было всегда полно. За стенами бушевала гроза, а за столиками пили, ели, разговаривали, шутили, смеялись, спорили…

Иногда появлялся в ресторане старик Поярков. С деланной улыбкой, больше чем обычно выпячивая живот, позвякивая связкой ключей, проходил он мимо пустой буфетной стойки, смахивал с прилавка бумажку, ставил на место стул, поправлял клеенку на столе.

– Ну, как? Что нового? – спрашивали у него.

– Отлично, отлично, – говорил он, потирая осунувшуюся щеку.

Однажды он подошел к столику, за которым сидели Александра Сергеевна и Ленька.

– Ну что, как, чиж паленый? – сказал он, потрепав Леньку за ухо. – Страшновато небось?

– Нет, – ответил Ленька. – Мы пгивыкли.

– Вон как! Быстро вы…

– Мы из Петрограда, – с улыбкой объяснила Александра Сергеевна.

– Вон что? Значит, воробьи стреляные?..

Хозяин постоял, поиграл ключами и хотел уже идти, но вдруг повернулся к Александре Сергеевне и сказал:

– Да, кстати, сударыня… я хотел спросить… Вы тут на днях разговаривали с молодым человеком…

– С каким молодым человеком?

– А такой… блондин… высокий… в курточке вроде как у жирафа…

Ленька взглянул на мать и увидел, как изменилось, стало напряженным, суровым и холодным ее лицо.

– Ах, я понимаю, о ком вы спрашиваете, – спокойно сказала она. – Действительно, оказалось, что мы с ним старые знакомые – еще по Петрограду. Это двоюродный брат одной моей гимназической подруги – Мальцевой. Вероятно, вы знаете – известный фабрикант Мальцев.

– Ну как же!.. Хрусталь и посуда.

– Вот, вот… А почему, собственно, вы интересуетесь им?

– Да так просто. Личность показалась знакомой. А где же он тут проживает?

– Если не ошибаюсь, он живет у своего дяди, где-то на Казанском бульваре.

– А дядю его вы тоже знаете?

– Нет, дядю не знаю.

– Так. Ну, извините… Не темно вам тут, у этой баррикады?

– Нет, благодарю вас, ничего…

Хозяин поклонился и отошел к буфету. Ленька еще раз посмотрел на мать. Она сидела все с тем же, незнакомым ему, суровым и напряженным лицом. Он ничего не сказал ей и ни о чем не спросил.

…В листовках и воззваниях, которые ежедневно выпускали мятежники, они сулили населению горы всякой благодати, сытую жизнь, вольную торговлю… На самом же деле они не смогли даже наладить снабжение обывателей продовольствием из тех запасов, которые в городе имелись. В Ярославле начинался голод.

Уже который день по-настоящему голодали и Александра Сергеевна с Ленькой. Тиросидонская, чем могла, делилась с ними, но ведь и у нее были не бог весть какие запасы. Горсточки сухарей, которую, краснея, брала у нее Александра Сергеевна, хватало лишь на то, чтобы, посасывая их вместо сахара, выпить два-три стакана чая. Но скоро и чаем стало нельзя напиваться вволю. В городе не стало воды.

Однажды утром Ленька проснулся и обнаружил, что матери возле него нет. Не было на месте и Нонны Иеронимовны. Он подремал еще полчаса или час, очнулся – их все не было. Забеспокоившись, он быстро оделся и пошел узнавать у соседей: не видел ли кто-нибудь его матери и старухи в круглых очках? Нет, никто не заметил, когда и куда они ушли…

Женщины вернулись часа через полтора, когда Ленька уже весь истомился страхами. Он и обрадовался и огорчился одновременно, когда увидел, что мать и учительница смеются и громко разговаривают.

– Мама! – накинулся он на нее. – Ты где была? Куда вы ходили?

– В город, мой дорогой, в город мы ходили.

– Под обстрелом?!

– Ничего не поделаешь, милый. Жизнь такова, что приходится быть храброй.

– Но почему же ты мне ничего не сказала, не разбудила?

– Прости, детка. Я знала, что ты обязательно привяжешься… Зато смотри, с какими мы вернулись трофеями!..

Трофеи действительно были богатые: фунтов пять колотого сахара и огромное количество настоящего цейлонского кофе. Этими светло-зелеными, защитного цвета зернышками были доверху набиты и сумки, и ридикюли, и карманы обеих женщин.

– Вы где это купили? – удивился Ленька.

Женщины переглянулись и рассмеялись.

– Совсем недалеко, мой дорогой. В магазине «Сиу и компания», напротив… Ходили чуть ли не по всему городу, два раза чуть под пули не угодили, а оказалось, что «счастье так близко, так возможно»…

– А разве магазин торгует?

– Нет, разумеется.

– Значит, вы что, просто так взяли?

– Короче говоря, ты хочешь сказать, что твоя мать – магазинная воровка? Нет, золотко. Взять «просто так» нам не позволила совесть. Мы положили с Нонной Иеронимовной в кассу по двадцать пять рублей…

В тот же день кофе изжарили, смололи и собирались варить. Но, чтобы сварить его, требовалась вода, а воды не было.

Обычно воду для питья приносил за небольшую плату рыженький веснушчатый мальчик, сын гостиничного швейцара. Имени мальчика никто в гостинице не знал, звали его просто Рыжик или Водонос. Несколько раз в день, под обстрелом, с опасностью для жизни, бегал этот храбрый паренек на Волгу или на Которосль, возвращаясь оттуда с двумя полными ведрами.